Приходите за счастьем вчера

– У тебя была травма головы? Если да, не нужно стесняться, мы возьмём темп пониже.

– Что? Нет, всё нормально. Я боюсь блох в волосах, и Эл вечером меня вычёсывает, – важно ответила женщина, и Антон прикусил сигарету, переглянувшись с Майклсоном. – Но вы так и не рассказали про дом.

– Это скорее крыша над головой и стены на случай сильного ветра, была построена больше тридцати лет назад – время от времени мы её подправляем. Хотя там есть кое-какие вещи первой необходимости и еда, на случай если придут путники, и можно заночевать.

– Её охраняют?

– Нет. Хотя есть некоторое снаряжение, и всегда можно понять, не повадился ли медведь.

– А как же люди? – Отсутствие охраны Катерину насторожило. – Эм… вандализм? Это опасно, учитывая то, кто мой супруг.

– Простите, конечно, за откровенность, но о вашем супруге тут никто не знает и знать не собирается. Людей нет на сотни километров вокруг. Эту стоянку используют геологи, пастухи, связисты вроде меня.

– А браконьеры?

– Бывают и браконьеры, – согласился Энтони. – Только поймите, что здесь никто никому не нужен. Определённые правила безопасности, конечно, обязательно следует соблюдать, но никаких случаев преступлений ещё не было. Браконьеры и прочие нарушающие административное и даже уголовное право не дураки, дураки так далеко не зайдут невредимыми. Нет никакого смысла разрушать, поднимать шум и скандал с привлечением военных, если на следующий год снова возвращаться и на мили вокруг только дикие животные. Если вы месяц в лесу – какие-никакие, но стены, пол и крыша над головой, керосиновая лампа и грелка, уже немало значит. Поэтому эту стоянку берегут, стараются всячески подремонтировать и, если есть возможность, оставляют консервы и сухие пайки для следующих посетителей.

– Хорошо. Вы ещё обещали про зимнюю дорогу рассказать…

И она села поровнее, важная как китайская статуэтка.

Глядя, как Энтони, тщательно сдерживая добродушную усмешку, вновь приступает к описанию проезда артельщиками через перевалы Джугджура, Майклсон ощутил, что сегодня ему спокойно и утихло раздражение от того, что ему не дают покоя, постоянно дёргая и заставляя куда-то идти. Не более того, но и не меньше.

Две стихии, похожие внешне белыми проплешинами облаков и пены в синей дали, и одновременно разные своей сутью: умиротворением небес и извечным бурлящим беспокойством моря, – у горизонта сливались в объятии и казались естественным единством. Красиво – здесь это определение приобретало иной смысл и не казалось банальным.

День был как и вечер – без единого колыхания, от низкорослых деревцев и трав поднимался пьянящий аромат, молочная кислота после длинного перехода и последнего крутого подъёма наполняла мышцы усталостью… Резкий порыв холодного ветра резанул по глазам Элайджи. Невольно он представил себе, насколько опасно это соседство в другую погоду. Вряд ли мир здесь такой ласковый и добрый к путникам, когда сверкают грозовые молнии, а ветер закручивает из воды штормовые кручи. Но порыв стих, солнце снова начало припекать, и дымка фантазий растаяла, превратившись в удовольствие. Катерина тоже очнулась и бросилась вновь собирать разноцветные камешки – проводник, видя её энтузиазм, начал объяснять, что они разные не только по цвету, но и породы тут перемешаны самые разные, столько не встретишь в обычных горах. Энтони долго объяснял, но в голове Элайджи всё смазалось, и он не запоминал, только фоном слушал их бормочущие голоса и, расстелив куртку, устроился около полуразвалившейся ивки.

Двигаться не хотелось, мыслей тоже не было, Элайджа полностью погрузился в состояние нирваны и даже мошкара, донимавшая здесь на славу, больше его не интересовала. Его вообще ничего не интересовало. Впервые за целые годы он ощущал настоящее одиночество, фатальное, когда от него мало что зависит. Катерина и Энтони – не в счёт. Она была своей, а их проводник, как и многие люди, проведшие годы один на один с природой, оказался немногословен, и рано по утрам, когда Элайджа просыпался, а Катерина ещё спала в спальнике, они сидели перед костром, думая каждый о своём и не надоедая друг другу расспросами. У него было время подумать и раньше, но здесь мысли текли по-иному, чем в стенах кабинета – на фоне этого леса и гор медленнее и от того, спокойнее, не задевая за живое.

Совсем тихо у вершины, конечно, не было – поскрипывания, шелест, ветер пробовал пики Джугджура и летом, завывал, просто он не шёл ни в какое сравнение с рассказами о холодных ветрах, терзавших хребет зимой, – но всё-таки это и были звуки тишины. Когда такое было в последний раз? Наверное, когда они с Деймоном студентами таскались по Африке и не было особенно никаких забот и мыслей об ответственности за машину корпорации. Элайдже захотелось, чтобы Деймон побывал здесь – только с ним они тоже могли сосуществовать почти стационарно, без лишней суеты и занудства. Он ведь уже не лежал овощем – открывал глаза, двигал пальцами, только почему-то раньше это проходило мимо Элайджи, а теперь он вспомнил. Только здесь.

– Элайджа? – тихий голос потянувшей за рукав Катерины вывел его из прострации: – Пойдём попить чаю. Энтони сказал, что нам тут нельзя быть долго – ветер и холодно, палатку лучше ставить на спуске.

Он обернулся, взглянул ещё раз на восток, чувствуя комок в горле и ничего не сказав в ответ, первым пошёл по тропинке. Обязательно привезти с собой сюда Деймона в другой раз. Проводник рассказывал им что-то про древний тракт и Большой и Малый народ из легенд, Катерина кивала…

– Ауч!

– Что случилось? – Выглянув из подпола, Майклсон увидел расстроенное лицо жены.

– Нам не в чем будет готовить еду. Тут нет кастрюль.

– Зато тут двухлитровые жестяные банки. Сейчас открою и посмотрим. Принеси из рюкзака открывалку.

Двое суток после посещения верхней точки перевала, они оказались на стоянке – наспех сколоченном деревянном бараке с подполом, где хранился запас еды. Энтони они всё же подвели со временем, когда прибыли, машина его здесь уже ждала и он уехал почти сразу, отдав только основные указания по безопасности и показав внутреннее устройство домика.

В подполе было прохладно даже для одетого в тёплый свитер человека. Поёжившись и поморгав, чтобы привыкнуть к режущему свету фонаря, Кет принялась рассматривать «сокровища». Хотя глядеть особенно было нечего – бесконечные банки с консервами и никаких понятных ей опознавательных знаков. Точнее написано было тем же стилем, что и пользовались в Болгарии, но понятнее не стало. Тем временем, вскрыв банку побольше – около двух или двух с половиной литров, – наполненную чем-то светлым и вязким, Элайджа сказал:

– Побудь тут, а я пока найду куда перелить. Рядом оставлять нельзя, может привлечь животных, поэтому выльем ниже по течению.

Она осталась в одиночестве с фонариком. От нечего делать Кетрин принюхалась. Пахло сладким и едой. Она сунула палец внутрь и предположив, что вряд ли в продукты закинут несъедобное, слизнула белую вязкую жидкость. Потом повторила действие. До Майклсона донёсся ликующий голос: – Это можно есть. Даже вкусно. По-моему это мягкая основа для шербета.

– Катерина, ты не знаешь, что это и как это нужно обрабатывать…

– Да не нужно ничего обрабатывать. Попробуй. – Она кивнула, отобрав у него миску. – Срок годности нужный, эти консервы – просто что-то сладкое.

– Даже если еда, то, наверное, нужно взять ложку, а не руками лазить по банкам…

– Ой, ладно… – Она пожала плечами и в очередной раз обмакнула палец. – Как будто кроме нас кто-то позарится на неё, а ты знаешь, что я только что мыла руки. Ну, будешь?

Перехватив её запястье, Элайджа оглядел пальцы по которым стекала вязкая жидкость. Фруктами она не пахла, скорее уж чем-то сливочным вроде помадки.