Приключения сомнамбулы. Том 2

Ойсман запыхтел, сокрушаясь.

«Скандалы Недели» (прямое включение! прямое включение! прямое включение!)

– В Санкт-Петербурге, у метро «Василеостровская» совершено разбойное нападение на известного матлингвиста профессора Головчинера! – кричал круглолицый ведущий с бегавшими глазами, – профессор с коллегой-филологом из Австралии шли проходным двором, когда на них… Что ж, Петербург подтверждает репутацию криминальной столицы! Вслед за громкими убийствами Маневича, Старовойтовой… Как, как Старовойтовой? – похолодел Соснин, – Галю убили? Только что была на карнавале, с Дином и Кривулиным, такая уверенная, весёлая, и откуда взялся коллега из Австралии? Головчинер ведь ушёл один от Художника, долго раскланивался в дверях и ушёл. – Мистическая рифмовка! – выкрикнул ведущий, – профессору уже довелось пережить в прошлом аналогичное разбойное нападение в том же дворе, едва ли не того же числа… коллега-австралиец не пострадал… подробности поступают… подробности поступают… – По горячим следам трагедии мы успели получить лишь телефонный комментарий ведущего аналитика… руководителя группы консультантов фонда «Духовное Сопротивление», шеф-редактора знаменитых «Версий» Устама Мухаммедханова, он, убеждённый в заказном характере нападения, обвинил правящий преступный режим как политического заказчика – Мухаммедханов напомнил, что профессор Головчинер намеревался баллотироваться в Государственную Думу на ближайших выборах, начал сбор подписей в свою поддержку…

– Но этого мало! Подал в отставку министр юстиции, «банные» фотографии которого, запечатлевшие голого чиновника в компании валютных проституток, были опубликованы в еженедельнике «Поза», приложении к газетам «Вчера», «Позавчера» и «Позапозавчера». По нашим сведениям отставка принята президентом.

«Старый Магнитофон» запел

– Кого чаще слушали?..

– Высоцкого! Галича!! Окуджаву-у-у-у!!! – вопил зал.

– Угадав предпочтения, мы перезаписали на «Днепр» относительно новые песни Булата Шалвовича, чтобы послушать их с привычными шорохами-шелестами, обрывами плёнки… зал неистовствовал…

И в мёртвой тишине, хрипловато – громко в картонные трубы трубили, словно на подвиг спешили… И – налетел, бешеный, как электричка… щёлк.

в рекламной паузе

Соснин ходил взад-вперёд, разминал ноги.

Опять прошёлся по скользкому синему-синему, безоблачному итальянскому небу; остались позади уличные аркады Болоньи. Обогнув Флоренцию, обойдя стороной Орвието, возвращался к Риму… щёлк.

и всё-таки версия

Мухаммедханов промокнул пёстрым шёлковым платком лоб, щёки, выпятил упрямый, округло-волевой подбородок. – Да, господа, всё счастливо совпало – загадочный случай и головчинерская числовая апологетика с душком каббализма, всполошивший физиков-академиков эфир Гаккеля… да, версия возникала отнюдь не на пустом месте… нашим экспертам удалось соединить… Довольный собой, Мухаммедханов барабанил по столу холёными, с коллекцией колец, пальцами.

– И всё-таки, – поторопил Белогриб.

– Сначала я не могу не коснуться любопытной аналогии между человеческим мозгом и телевизором, между…

– Что-что?! – иронически-грозно прорычал Белогриб, как если бы пресекал вторжение дилетанта в сферу, где он по профессиональному праву хозяйничал.

– Между человеческим сознанием и телевизионной программой, точнее – скопищем разных телевизионных программ, – не обращая внимания на угрозы, гнул своё Мухаммедханов, – есть очевидная… и поэтому…

– Чтобы соединить гаккелевский эфир, каббалистский душок от Головчинера и телесвойства сознания, вам и вашим догадливым экспертам, если держаться параллели с заводящим в тупик расследованием, явно не хватало главной улики, – ирония Белогриба граничила с издевательством.

– Да, – важничал Мухаммедханов, – наше внимание не мог не привлечь один немаловажный инцидент, случившийся на сверхсекретном объекте в Сибири…

– Не томите, Устам Султанович! – подпрыгивал от нетерпения Белогриб; за его спиной сгущался сумрак студии, декорированной столбонадой красного дерева с выкройками из чёрной кожи, на них эффектно поблескивала выставка холодного оружия, с невидимого потолка свисали – выше-ниже – лампадки.

– Из закрытой биолаборатории под Томском, где экспериментировали с субстанцией гениальности, сбежали экспериментальные образцы, – с замедленной значительностью поведал Мухаммедханов, по-рембрандтовски выхваченный из темноты и вылепленный желтоватым светом.

– Сбежали экспериментальные образцы?! Лягушки? Белые мыши, кролики? – Белогриба тоже выхватил из темноты тёплый свет.

– Вы слышали о теории «Голубого сала»? – резко повернулся Мухаммедханов, заставив метнуться камеру, и снова принял величавую позу.

– Нет, не слышал, – Белогриб растерянно проглотил пилюлю.

– Я так и понял, – торжествующе-снисходительно кивнул Мухаммедханов, разом отплачивая за все наскоки, – иначе вы бы не спрашивали о лягушках и кроликах. Исследуя субстанцию гениальности, закодированную как «Голубое сало», учёные биолаборатории клонировали знаменитых писателей, двое из клонов, Манн и Набоков, сбежали и сумели добраться до Санкт-Петербурга, тогда Ленинграда, – контуры головы и шеи Мухаммедханова, черты лица, неожиданно стали двоиться, он многозначительно глянул четырьмя глазами на артистично побледневшего Ойсмана, – и естественно, органам была послана ориентировка на беглецов, у «Европейской» органы взяли след и…

Скользнул луч, заблестели кинжалы, сабли, шпаги.

– И, э-э-э, как бы сказать помягче, органы, пустившись по следу, сели в итоге в лужу? – врезался Белогриб.

Ойсман своенравно повёл плечом, но с деланным смирением сцепил руки на животе, не комментировал, а Мухаммедханов, раздвоившись, размывался, будто в кислоте растворялся – растворились два плеча, рукава… когда растворялись кремовые лацканы версачиевского пиджака, пропал и звук, но пробегавший мимо продавец вернул Мухаммедханову уверенный голос, навёл на резкость внушительную фигуру.

Как гении добрались из Томска, не автостопом же, – подумал Соснин, – пижама и фрак не привлекли по пути внимания?

– Однако экспериментальность клонов состояла ещё и в том, что проверялась возможность заключения субстанции гениальности не только в традиционную биооболочку, то есть, в человеческое, идентичное прототипу, тело, но и в голлографическую… и тут нельзя не вернуться к аналогии между сознанием и телепрограммами, в данном случае – голлографическим форматом телепрограмм, которому, несомненно, принадлежит ближайшее будущее, – Мухаммедханов бархатисто излагал версию, Соснин терял и потерял-таки нить, – согласно гипотезе Феликса Гаккеля, мировой эфир – суть субстанция другого измерения, фиксирующая в числовых кодах не только все мысли, чаяния индивидов, но и… луч залюбовался турецким ятаганом и скрещёнными шпагами на чёрной коже… – И тут нам помогла публикация Головчинера, столь внимательного к числовым совпадениям. Да, сжимаясь и растягиваясь, эфир…

– Вы такой большой, солидный, говорите так напористо, что на всякий случай с вами хочется соглашаться. Но, положа руку на сердце, коли под рукой библии или корана нет, признайтесь: вас, Устам Султанович, не смутят упрёки в бездоказательности, которые, думаю, ждать себя не заставят?

– Версия – не теорема, чтобы доказывать, – хмуро отрубил Мухаммедханов, – итак, сжимаясь и растягиваясь, эфир…

– Тогда нельзя ли, Устам Султанович, попонятнее? – прервал Белогриб, – наши телезрители отнюдь не все кандидаты и доктора наук, как шустрые ребятки из вашего отдела расследований, где они фабрикуют версии.

– Попонятнее о непонятном? – с издёвкой переспросил Мухаммедханов.

– Да, именно так! – взвился было Белогриб, но остудил себя, – судите сами, эфирную гипотезу Гаккеля и лингвистически-числовые кренделя Головчинера академики не могут понять, а каково телезрителям? К тому же вы, Устам Султанович, в политической аналитике оперируете отточенно-ясными, я бы сказал, режущими понятиями и оппозициями, хотя отечественная политика со схватками бульдогов и мосек под кремлёвским ковром, будем откровенны, куда запутаннее, чем физическая космогония или самая продвинутая лингвистика.