Примета

СТАРЫЙ БОКСЕР

Мощно сплюснуто переносье. …В чем себя он ни прояви, Сквозь любое многоголосье Голос гонга гудит в крови. Машинально готовый к бою, На прогулке или в гостях Так и носит перед собою Руки, согнутые в локтях.

ИГРА

Слабый выиграть у сильного Тоже может иногда. Только рев над гранью синего Исцарапанного льда. Над хоккейною коробкою — Свист, и возгласы, и смех. Да, вот так! С душой неробкою Победить возможно всех. Над вратарскою площадкою — Клочья дерна на шипах. Не успеть минутой шаткою Отыграться впопыхах. На всю жизнь, с учетом старости, Средь печалей и утех — Ощущенье прочной радости Или горечи — у тех.

НОВОДЕВИЧЬЕ

К Твардовскому не попадешь. Был неприступен? Не настолько. Не то чтоб это вострый нож, Но что-то вроде и осколка. Обидно все-таки до слез, Не понимаю ни бельмеса. Ведь я букетик свой принес Для друга лучшего — Бернеса. Среди друзей и стариков Еще случалось пополненье: Здесь Исаковский, Смеляков Да есть и наше поколенье. Я гость, и я так редко вхож В ворота этого поселка. К Твардовскому не попадешь. Был неприступен? Не настолько. Сказал мне малый по пути: — Имей приятелей попроще, Чтобы цветы свои нести В неохраняемые рощи.

1980

«Прошедший день вдали затих…»

Прошедший день вдали затих, Как шум трамвая… И заочник В трудах полуночных своих Вновь искривляет позвоночник. Невеста тихая, одна, Ко сну еще не занавесясь, Стоит у темного окна. А в небесах медовый месяц. Пустое телеозерцо, И снова всплывшее внезапно Знакомой дикторши лицо С программой длинною на завтра.

ПОЭЗИЯ

С громом разорвалась Молния шаровая, И оступился в грязь Кто-то, спастись желая. Всем повторял: — Живой! Верить еще не смея.— Прямо над головой Ахнула над моею. Но километрах в двух Тоже присел прохожий: — Аж захватило дух! Я ее чуял кожей!.. Так, над землей трубя, Грозного слова сила, Кажется, лишь тебя, Выделив, опалила.

«Ты судьбу, если хочешь, им смело вручи…»

Ты судьбу, если хочешь, им смело вручи — Так всесильны они… Тем не менее Умирают святые, умирают врачи, Умирают бессмертные гении. Только ты головою напрасно поник, Я сейчас объясню тебе, грешному: Не одна остается лишь память о них,— Вера в них остается по-прежнему.

«Живые мертвых потеснили…»

Живые мертвых потеснили. Живым курится сладкий дым. В издательстве мне пояснили: Не скоро мертвых издадим. Живых так много нынче стало, Их с планом трудно сочетать… Но мертвым лучше — мертвых мало, По пальцам можно сосчитать.

«Поскольку живем впопыхах…»

Поскольку живем впопыхах В стремительном веке двадцатом, Люблю я в статье о стихах Сперва пробежать по цитатам. И сразу картина встает, И нету ее объективней, Покуда в свой скромный черед Не смыта лавиною ливней. Однако, собою полны, На этом общественном фоне Не только поэты видны, Но критики как на ладони.

НА ОБСУЖДЕНИИ

— Что ж вы сделали с милым Арбатом С этой улицей, прежде живой? В разуменье своем небогатом Как же вы поступили с Москвой! Что сказали бы дед или прадед Вам, ступившим на пагубный путь? Лучше улице имя утратить! — Ведь его все же легче вернуть.

«Пенсионер союзного значения…»

Пенсионер союзного значения. Он утром принимается за чтение Газет. Но слабы старые глаза. А тут еще правнучка-егоза. Пенсионер союзного значения. Над ним стоит неясное свечение Былых волос или былых заслуг. Он жалуется также и на слух.

БОРИС И ПАВЕЛ

Среди поэтов прочих — Всяк видел, кто умен,— Стоял короткий прочерк Напротив их имен. Знать, кто его поставил, Подумал: навсегда. И впрямь Борис и Павел Исчезли без следа. И слева тишь, и справа. Прошел таежный пал. Про них от Ярослава Я только и слыхал. Бедовые ребятки, Закваска не слаба. Сыграла с ними в прятки Суровая судьба. Их слов протяжный отзвук Пропал вдали и стих… Но в долгих зимах острых Живым остался стих.

«Пчелы этой взяток…»

Пчелы этой взяток, Печи этой хлеб… «Позвольте, нельзя так. Талант ваш нелеп». Высокое небо, Крутая стезя. В таланте — все лепо, Таланту — все льзя.

«Для писателей…»

Для писателей Серьезных умных книг Обязателен Внезапный острый миг Возвращения К начальному добру, Отвращения К бумаге и перу.

ДОЧЬ ТРИФОНОВА

И после кратковременной заминки Друзья, кто группкой, кто по одному, Поехали — поминки не поминки,— Но все-таки отправились к нему. Еще не знали многие — до стона! …Звонкам обычным не было числа. Дочь, поднимая трубку телефона, Всем говорила: — Мама умерла… Ей было лет четырнадцать в ту пору, И поражало сразу, что она, Ища в отце привычную опору, Была, возможно, более сильна. Та детская пугающая сила, Таящаяся в недрах естества, С которою она произносила Немыслимые, кажется, слова. Сидели средь табачного угара, Внезапных слез и пустяковых фраз, И вздрагивал, как будто от удара, Отец, ее услышав, каждый раз.

«Друзья его второй жены…»

Друзья его второй жены, Смеющейся по-молодому, В ее глазах отражены И стать хотят друзьями дома. Скажи мне, кто твой друг, а я Скажу, кто ты… Он не был резок, Но в грозных волнах бытия Ему мешал такой привесок. И сердцу были не нужны Посередине лихолетий Друзья его второй жены, А в скором времени и третьей.