Примета

НАРОДНЫЕ ИГРЫ

Хоть начальник с бумагами в папке. Хоть какой представитель, хоть кто,— Как увидит, что режутся в бабки, Остановится, скинет пальто. Знать, привык к деревенскому быту. Ну, а в городе — здесь городки. — Наклонитесь, возьмите-ка биту! Или руки у вас коротки?.. Мы играли, ударить умея Так, что «чижик» свистел на лету. Запускали газетного змея, Свою лепту вносили в лапту.

БАЛАЛАЕЧНИК

Мне сказал старик глубокий, Идя деревенькою: — Ох, в частушках был я докой. До сих пор все тренькаю. Обращались к офицерам: «Ваше благородие». Я ж к земле таким манером: «Ваше плодородие». Симпатичная такая, Как собака-лаечка, Никому не потакая, Пела балалаечка.

НОЧНОЙ ВАГОН

В последней электричке, Как в том паровике, Внезапна вспышка спички И отсвет в кулаке. Здесь что-то от погони, Здесь как-то все не так: Пять человек в вагоне И смутный полумрак. Небось из общей бражки. Их плотно держит взор. А этот кто, в фуражке? Неужто ревизор? И вдруг — движенья круты Как будто кем гоним… А через полминуты — Вслед женщина за ним.

ПРОФЕССОР

Сапоги разбив По осенним весям, Не особо весел, Но и не тосклив, Землю рыл и рыл Он в фуфайке ватной, Фраку адекватной,— Как он говорил. Сколько лет прошло! — Стройный как ацтеки, Входит в дверь аптеки, Где внутри светло. За стеклом витрин В кассу встал,— пожалуй, Обновить лежалый Нитроглицерин.

«Лимитчицы — их кличут лимота…»

Лимитчицы — их кличут лимота. Отчаянного взгляда прямота, Платочек ослепительный под каской От брызг или случайного мазка. А в стороне — шумящая Москва, Еще вчера казавшаяся сказкой. Шумит Москва, их всячески храня. А на полу средь храпа и зевоты Вповалку деревенская родня, Приехала еще третьего дня, У ней свои, понятные, заботы. Но девочки в кругу трудов иных. Деревня материнская неблизко. Все будет в жизни нынешней у них, И даже постоянная прописка. Здесь им ведерко или мастерок Вручила жизнь, подарки раздавая. И как их этот случай подстерег Или закономерность роковая?

ТЕПЛОХОДЫ

Не слышал я что-то, но, может быть, есть теплоход «Марина Цветаева», ходит, к примеру, по Каме; Что «Анна Ахматова» строгой Невою идет И мальчик за поручень крепко схватился руками. Не помню, чтоб в дымке растаял «Борис Пастернак», А возле Гурзуфа гудел «Николай Заболоцкий». Ну, нет — так и нет. Впрочем, их не забудут и так — Без крупной волны и заботы подчеркнуто флотской.

СОН О ЛЕНИНГРАДЕ

Каждый фасад озарен за Невою, Тщательно выделен каждый из них Той золотой полосой заревою, Что на опушках бывает лесных. Я не сумел бы здесь жить постоянно После родных переулков Москвы. Но и, по правде, достаточно странно Редко являться,— заметите Вы. Да! Объясните простыми словами,— Я на такой остановке сойду, Чтобы негаданно встретиться с Вами В Зимнем дворце или в Летнем саду.

СОБАЧИЙ ЛАЙ

Формальный лай собачий! — Там, где ее места, Она своей задачей Всецело занята. Смесь злобы и задора, Бурлящая в саду, Пока я вдоль забора Почтительно иду. Средь птичьих трелей летних Зашлась, раздражена. Но кончился штакетник — И разом тишина.

БОЛЕЗНЬ

Как скалолазы по скале С утра карабкаются смело, Так ртуть все выше по шкале Ползла и падать не хотела. Почти заоблачная высь… — Спасибо, милая, за ласку. Прошу тебя, не заразись, Надень хоть марлевую маску… Жестоко бил меня озноб, А в окнах день стоял понуро. …Губами тронула мой лоб: — Подумаешь, температура!

«Обнаружил: заболел…»

— Обнаружил: заболел. Окатило щеки жаром. Вот! — когда так много дел, Пропадет неделя даром. Огорченья смутный шок, Повторяющийся снова, И под мышкою ожог Градусника ледяного. Но — внезапный оборот: Не придется пить таблетки, Ибо ртуть не достает До решающей отметки. Далеко она внизу. Что ж ты, чучело из чучел! И опять бегом везу То, что сам же и навьючил. Среди длящегося дня, Как не раз уже бывало… Что же все-таки меня Душным жаром обдавало?

ВОСПОМИНАНИЕ О КАРДИОЛОГИЧЕСКОМ ЦЕНТРЕ

Вдруг жизнию самой Стал связан с новым риском. Давнишнею зимой Лежал в Петроверигском. Жар кости не ломил. При жуткой холодине Переносной камин Стоял посередине Палаты, где со мной Декабрьскою порою Как бы судьбы одной Еще лежали трое. Все сплошь директора. Заводов, а не школы. Врывалась к ним сестра — Спасали их уколы. От бега рдела кровь На девичьих ланитах. А эти вновь и вновь О планах и лимитах. Узнал от мужиков, Из четких их рассказов, Что умер Мясников, Но проявился Чазов. Наука на коне, Идет вперед наука! И можно жить вполне, Коли такая штука. Я разделял их пыл, Был счастлив их удачей. Из всей палаты был Лишь я вполне ходячий. …По переулку след Зимы, и отзвук гула… Через двенадцать лет Всерьез меня тряхнуло.