Привычка выживать

– Я не живу, - отвечает Джоанна. – Я выживаю.

И Гейл отпускает ее.

– Так продолжай влачить свое жалкое существование. Забейся в нору, как Хеймитч. Наглотайся таблеток, как Мелларк. Или… - он делает паузу, - сотри свои воспоминания, как Бряк. Думаю, тебе, так же, как и ей, сделают этот неоценимый подарок.

Джоанна отступает назад, видя в нем только ярость и презрение.

– Эффи стерла свои воспоминания? – спрашивает она севшим голосом.

– До единого. Теперь она почти адекватна, но теперь она – уже не она. Все равно, что пустая оболочка, выпотрошенная, не помнящая саму себя. Она сама виновата. Вы все сами виноваты.

Плечи Джоанны начинают трястись от беззвучного хохота. Это продолжается не очень долго, но Гейл успевает подумать, что Мейсон все-таки тронулась умом.

– Ты такой правильный, - говорит она, вытирая выступившие от смеха слезы. – Ты можешь обо всех судить. У тебя есть право осуждать всех нас, презирать нас за тот выбор, который мы сделали. Ты все равно, что святой, - Джоанна заставляет себя подойти ближе. – Но, знаешь, когда ты осуждаешь нас, ты осуждаешь и свою драгоценную Китнисс. Свою сильную Китнисс, благодаря которой закончился весь тот ад, который мы терпели. Но, запомни раз и навсегда, она стала той, кем стала, не потому, что была способна выдержать все это. Просто ее не спрашивали. Да, она была благородна, безрассудна в своем представлении о чести и справедливости, но она так же, как и мы, спасала свою шкуру. И кто знает, до каких низов предстояло опуститься ей в твоих глазах, если бы не замыслы Плутарха и Койн. И, знаешь, у нее есть шанс опять упасть на дно.

Джоанна стискивает свое плечо, заставляя боли прогнать чувство гнева.

Если Китнисс узнает когда-нибудь, то узнает не от Джоанны.

– Ты ничего не понимаешь, - Гейл качает головой. – Ты тронулась умом.

– Да, - Джоанна не пытается спорить. – Я бы с удовольствием приняла таблетки, которые выключили бы все мои чувства. И я стерла бы воспоминания, потому что я понимаю Эффи. Я понимаю, каково это – доходить до предела своих возможностей, а потом переступать его и продолжать идти дальше с высоко поднятой головой и улыбкой на губах, - губы Джоанны кривятся, но уже не в улыбке; слез она не пытается больше сдержать, а затем переходит на крик, и, окончательно перестав контролировать себя, молотит по груди Гейла своими маленькими кулаками. – Я понимаю ее, потому что я сама уже не могу больше это терпеть. У меня больше нет сил, я не могу найти причину, которая заставит меня держаться еще какое-то время. У меня больше нет причин быть сильной. Я больше не могу так. Не могу больше, - повторяет она с остервенением и замирает. Гейл смотрит куда-то в сторону, не пытаясь уклониться от ударов. Джоанна чувствует себя обессиленной и с трудом держится на ногах. – Уходи, - бросает она Гейлу, не поворачивая в его сторону головы. – Проваливай! – повышает Седьмая голос, когда тот не реагирует.

Гейл уходит, так и не проронив ни единого слова, Джоанна замечает, что в комнате стало гораздо светлее. Свет причиняет боль, жар, копящийся внутри, становится обжигающим, и Джоанна теряет сознание, с облегчением успевая подумать, что проваливается в темноту, а не в мутную зеленую воду.

***

В течение трех или четырех недель ей снится по ночам темнеющее к горизонту море. Она больше не тонет, а сидит на теплом песке со скрещенными ногами и рассматривает плывущие в небе облака, принимающие забавные формы. На ней всегда белое платье, но к закату оно становится кроваво-красным. Когда ее болезнь отступает окончательно, а врачи позволяют вставать с постели без присмотра кого-нибудь, Джоанна собирает чемодан. Обычную спортивную сумку, если быть точнее, и в сумке этой нет даже четверти всех вещей, которые она привезла в Тренировочный Центр, когда вселялась.

Джоанна не любит прощания. Она спускается вниз босиком, с переброшенной через плечо сумкой и обувью, которую держит в вытянутой руке. Она старательно не производит лишнего шума, и удерживается от разочарованного вздоха, когда замечает в гостиной отблески света от включенного телевизора.

– Ты дышишь как больной бегемот, - говорит ей Энорабия.

– А у тебя все еще акульи зубы, - парирует Джоанна.

– Хотела уйти, не попрощавшись? – задает риторический вопрос Хеймитч и встает с дивана.

– Боялась, что во время нашего прощания ты прослезишься.

– От радости, солнышко, если только от радости, - с улыбкой отвечает он.

– О, его рыдания перебудят всех, кто здесь обитает, - соглашается Энорабия. – Например, Гейла, - Вторая смотрит на Джоанну с каким-то очевидным намеком. – Но не бойся, на всякий случай я заблокировала его комнату, поэтому выйти он не сможет. Пришлось даже связаться с Бити, который в очередной раз не оценил мое чувство юмора.

Хеймитч закатывает глаза, хотя и не пытается сострить что-нибудь по поводу чьего-то несуществующего чувства юмора. Энорабия же между тем становится вполне серьезной.

– У Гейла еще есть шанс стать хорошим человеком, - говорит она. – Однажды он станет сомневаться в каждом своем решении, и, уж поверь, я ему в этом помогу.

– Зачем ты мне это говоришь? – интересуется Джоанна.

– Потому что ты – его неправильное решение, - Энорабия вздыхает. – Впрочем, вам двоим еще нужно повзрослеть. И не только вам, - бросает взгляд в сторону Хеймитча. Джоанна усмехается, но от комментариев воздерживается.

– Передавай привет мелкой Сноу, - восполняет она возникшую паузу. – Скажи, что я буду следить за ней, и едва только у нее появится желание взять эстафетную палочку от своего ныне покойного деда, я приеду и надаю ей по заднице.

– У тебя под рукой будет другая задница для воспитания, - отмахивается от ее угроз Хеймитч. – Передавай привет Энни. Скажи, что я как-нибудь обязательно приеду погреть на песке свои старческие кости.

– Если сумеешь дотащить на себе весь багаж Бряк, - фыркает Энорабия, - все, я молчу. У вас с Эффи ничего не будет, потому что кто-то как был старым алкоголиком, так им и остается. Найдем для Бряк какого-нибудь другого жаркого капитолийца, чтобы дать тебе возможность скончаться в одиночестве в Двенадцатом Дистрикте.

– Она опять под препаратами? – спрашивает Джоанна у Хеймитча.

– Она слишком долго общалась с тобой, - Хеймитч фыркает и неуклюже распахивает свои объятия.

– Ну уж нет, - Джоанна делает шаг назад, - на такие пытки я не подписывалась! – но, в конце концов, ей приходится сдаться.

– На меня не смотри, - объявляет Энорабия. – Я могу и укусить.

Сходятся они на том, чтобы напряженно пожать друг другу руки.

Когда-нибудь у Джоанны хватит сил поднять телефонную трубку и услышать спокойный голос Пита, пришедшего в себя; Пита, который лишившись многого, обрел именно то, что было нужно ему больше всего. Когда-нибудь, но не сегодня. Сегодня Джоанна хочет быть эгоисткой и уехать подальше от этого злополучного места, не вспоминая о нем как можно дольше.

Джоанну ждет залитый жарким солнцем песчаный пляж и ребенок человека, которого она любила больше собственной жизни. Кажется, ее ждет еще один не упущенный шанс стать счастливой. И она не намерена упускать его. Она намерена за него бороться.

Поэтому Седьмая надевает обувь, удобнее устраивает сумку на плече и выходит из Тренировочного Центра, не обернувшись.

Комментарий к ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ, в которой Джоанна не прощается с живыми и прощает мертвых

Всех с наступившим Новым Годом!

А еще, как оказалось, у этого монстра недавно была годовщина. Пролог я выкладывала 4 января 2014 года, и кто бы мог подумать, что этот фик до сих пор не закончен!

Ну и хорошая/плохая (нужное подчеркнуть) новость. Я говорила про пятьдесят с хвостиком глав. Я мужик, конечно, стараюсь выполнять все свои обещания, но хвостик обещает быть не хвостиком, а целым хвостищем.

========== ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ, в которой вновь появляется Эффи Бряк ==========

Плутарх Хевенсби сидит за столом, чуть сутулясь. Стул под ним неудобный, без спинки, а запястья сцеплены гибкими наручниками, но бывший министр вовсе не кажется подавленным и даже напевает себе под нос какую-то легкомысленную мелодию, очень популярную пару сезонов назад в Капитолии.