Привычка выживать

Когда это случается, Гейл, будто обезумев, заставляет себя переступить порог в смежную с палатой Мелларка комнату. В комнате нет никого, кроме наблюдателя, но того уже сложно удивить самыми эмоциональными визитами. Гейл подходит к стеклу, глядя на такого же безумного, как и он сам, Мелларка.

– Борись, - выдыхает Хоторн и бьет в полную силу по стеклу. – Ты должен бороться, черт тебя дери! Ты должен бороться ради нее! У нее никого не осталось, кроме тебя! Борись!

Появившимся в комнате санитарам с отвисшими челюстями Гейл говорит, что все в порядке. Разумеется, ему никто не верит. Он и сам себе, пожалуй, больше не верит. А вечером он окончательно перестает верить себе, доводя Джоанну до нервного срыва.

– Очень по-мужски, - констатирует Энорабия. Гейлу хочется придушить ее, но он продолжает смотреть на тонкую белую руку Джоанны, лежащую поверх одеяла. Конечно, он не может увидеть следов от многочисленных уколов, но он представляет их во всех красках и чувство вины становится невыносимым.

– Не думал, что ты будешь защищать ее, - парирует он.

– Я тоже не думала, что ты будешь защищать ее, - Энорабия закатывает глаза. – В твоих отчетах не было ни слова о том, что она сделала с тем стариком. А потом ты просто из кожи вон вылез, устраивая ее встречу с Пэйлор, - носком туфли Энорабия задевает ногу Гейла. – А еще из нас двоих только ты смотришь на нее с таким явным голодом. Лично меня не привлекают тощие пигалицы. А тебя?

Гейл учится игнорировать ее голос. Выходит из рук вон плохо, но Гейл склонен игнорировать слишком многое в своей теперешней жизни, чтобы не тронуться умом, следуя заразительному примеру всех присутствующих.

***

Хеймитч пьет так, как будто запасы спиртного в этом городе неистощимы. Даже он сам не может с уверенностью рассказать, по каким злачным местам собирает драгоценные бутылки, имеющие, к несчастью, свойство заканчиваться. Но он достает их, чтобы выпить в одиночестве в собственной спальне или общей гостиной, или даже на крыше, на которой лучше дышится, но на которой ветер пробирает до костей. Хеймитч пьет до потери сознания, чтобы не помнить мечущегося из стороны в сторону Пита, Джоанну, которая если и говорит, то лишь отрывистыми, полными равнодушия фразами, Китнисс, которая и не начинала говорить. Хеймитч хочет забыть их всех, вытравить их лица и их истории из своей головы, чтобы не ломать голову ночами над тем, как начать исправлять ошибки. Хеймитч не может их исправить, у него просто нет сил, и он предпочитает расписываться в своем бессилии, погружаясь в мутный мир, раскачивающийся и тонущий в дымке нереальности. Он может не беспокоиться о Китнисс, рядом с которой видит Гейла чаще, чем ему хотелось бы. Он не может не беспокоиться о Пите, но именно Питу нельзя помочь лишь потому, что все его проблемы внутри него самого, а Хеймитч не победил ни в одной схватке с внутренними демонами, чтобы начать давать советы посторонним.

Хеймитч отчаялся быть кому-то нужным. У Хеймитча остался только алкоголь и призраки, шепчущие ему на ухо тысячу раз повторяющиеся проклятия. Хеймитч, признаться, рад даже этой сомнительной компании.

Поэтому, когда Гейл появляется в Тренировочном Центре с какой-то незнакомой женщиной, которую упорно называет Эффи, Хеймитч хохочет во все горло, неуклюже принимает вертикальное положение и подходит к мнимой Эффи, чтобы обдать ее запахом перегара и немытого тела и рассмеяться повторно.

– Эффи посчитала бы этот цвет волос мышиным, а это платье – чрезвычайно скучным, - фыркает он, осматривая незнакомку с ног до головы. Смутное подозрение посещает его только тогда, когда чужое лицо принимает столь знакомое выражение.

Незнакомка поджимает губы и чуть вскидывает голову. Энорабия, наблюдающая за происходящим со стороны, комментирует в своей излюбленной манере:

– Его можно считать твоим бывшим.

Незнакомка, приятная, хоть и бледная женщина, морщится повторно и оборачивается к Гейлу:

– Неудивительно, что я предпочла стереть свои воспоминания.

У нее вовсе не писклявый голос, отмечает Хеймитч. Она кажется моложе обычной Эффи лет на десять, и держится иначе, но Хеймитч никогда не видел сопроводительницу Двенадцатого Дистрикта без косметики, жеманства и париков, кроме того единственного раза, когда выволакивал ее едва дышащую из ванной комнаты, но в тот момент ему было не до сравнений. На самом деле, никто из них не видел Эффи Бряк без маски, нарисованной прямо на коже. Быть может, именно поэтому им так сложно увидеть в этой женщине ту, с которой они хорошо знакомы.

Гейл проявляет к новой Эффи терпение, знакомя ее со всеми, с кем она уже знакома. Гейл понятия не имеет о подоплеке всех отношений Эффи с окружающими, и поэтому не тратит времени на безуспешные попытки все понять в кратчайшие сроки. Гейл спрашивает Эффи, хочет ли она остаться здесь или же предпочтет вернуться в свою маленькую квартиру, от одного вида которой ее уже не будет бросать в дрожь. И капитолийка предпочитает остаться в Центре, с людьми, которых когда-то знала, но которых совершенно не помнит. И эти люди – искалеченные, презирающие ее за слабость и одновременно лучше других понимающие мотив ее поступка, становятся для нее окнами в мир, от которого она с такой легкостью отказалась.

Порой ей кажется, что они мстят ей за то, что она избавилась от ада.

Увидев однажды Энорабию, мрачную после всех лечебных процедур, Эффи бросается к ней с объятиями, не догадываясь, что рискует своей жизнью. Вторая стоит, окаменев от удивления, и морщит нос, когда Каролина первой начинает смеяться.

– Ты слишком жестока, девочка, - говорит Хеймитч, таки не удерживая улыбки. – Она ведь могла и погибнуть.

В качестве подтверждения Энорабия щелкает зубами, но Эффи не вздрагивает и не пытается исчезнуть. Эффи заинтересована зубами той, которую ей заочно обрисовали как ее лучшую подругу, и даже просит открыть Энорабию рот повторно, потому что не успела рассмотреть ряды острейших зубов.

– Никогда бы не подумала, что это может быть красиво, - говорит Бряк, пока Энорабия приходит в себя. – Это модно? И, наверное, очень дорого? Я не уверена, что решусь проделать такое со своими зубами…

Здесь за здоровье Эффи начинают волноваться все, но обходится без крови. Каролину, начавшую весь этот несмешной спектакль, Эффи называет «вредным ребенком» и гладит по голове, не подозревая подвоха. «Вредными детьми», на самом деле, она может назвать всех своих новых знакомых, кроме Китнисс, которая поглощена происходящим с Питом больше, чем происходящим с собой.

– Бедная девочка, - говорит Эффи вполголоса Каролине, - я не помню, любила ли я кого-нибудь так сильно, но я не уверена, что хочу так любить.

– Она вовсе не любила его, - отвечает девочка. – Она просто хотела выжить.

Внучке мертвого президента приходится объяснить свою злость и пересказать всю историю несчастных влюбленных, но не ту версию, с которой знаком весь Панем, а ту версию, которая была на самом деле.

– Бедные дети, - Бряк едва сдерживает ужас. – Они ведь этого не заслужили.

Сама она тоже не заслужила этого ада на земле. Ей вечно говорят неправду, приправленную еще большей ложью. Ей не лгут, но их шутки совсем не кажутся смешными. Хеймитч веселится вовсю, угощая бывшую напарницу виски и утверждая, что виски – самый любимый ее напиток. Эффи выплевывает обжигающую жидкость обратно в стакан и аккуратно, двумя пальцами, убирает его ноги с зеркального столика.

– Я видела цену этой мебели, - объясняет она свой поступок.

– Узнаю прежнюю Эффи, - хохочет Хеймитч и начинает рассказывать пошлые небылицы о том, что творила Эффи в жизни, которую стерла.