Привычка выживать

Гейл соглашается, что именно сейчас, выдержав пламя, которое сожгло ее сестру дотла, вернувшись к жизни после собственной смерти и столкнувшись вновь с тем, кто спасал ее так же часто, как и пытался убить, Китнисс учится заново дышать. Но вслух, конечно, он ничего подобного не говорит.

…

Они прощаются без долгих пафосных речей, как и ожидалось. Их провожают только Китнисс, Хеймитч и Эффи. Каролина наотрез отказалась прощаться, потому что вовсе не собирается ни по ком из уезжающих скучать. Джоанна, успевшая сбежать в Четвертый дистрикт, не поднимает телефонную трубку, чтобы услышать в свой адрес огромное количество не самых приятных слов, но Гейл ведь и не набирает ее номер, чтобы все эти слова сказать. Энорабия постоянно пытается шутить по поводу их неудачного романа, но шутки ее пропадают втуне, потому что бравый солдат успешно игнорирует их. Гейл вообще научился всех игнорировать.

Всех, кроме Китнисс.

– Я знаю, что ты никогда не простишь меня, - говорит он единственному человеку в целом мире, которому хочет доверять. – За то, что случилось с Прим.

– Нет, - Китнисс качает головой. – Не прощу. Но каждый день я буду пытаться вспомнить о тебе хоть что-то хорошее.

Она позволяет себя обнять. Гейл жадно вдыхает запах ее волос, пытаясь запомнить ее именно такой – спокойной, чем-то похожей на ту, которой она была до Игр. Но теперь в ее облике, даже в ее запахе, слишком много Пита Мелларка, и, пожалуй, это даже хорошо. Гейл помнит, как изменилось ее лицо, когда сообщили о том, что Пит пришел в себя. Гейл хочет, чтобы она была счастлива, но теперь точно уверен в том, что с ним Китнисс счастлива никогда не будет. Их разделяет несколько страшных тайн, от которых Гейл не может избавиться. Воскрешение и умерщвление Прим. И последнее убийство Пита Мелларка. Эти тайны не дают Гейлу покоя ни днем, ни ночью, воскресая то в непрошеных воспоминаниях, то в кошмарах, после которых хочется застрелиться. У Китнисс и без них слишком много поводов бояться приближения ночи. Гейл немного счастлив, что увозит немного мрака от нее во Второй дистрикт.

Энорабия наблюдает за сладкой парочкой со сдержанным презрением.

– И почему у тебя всегда такое кислое лицо? – не удерживается от восклицания Эффи.

– Мое воодушевление куда-то испаряется при виде вас двоих, - фыркает Вторая.

– Терпеть нас осталось не так уж и долго, - усмехается Хеймитч.

– Было бы неплохо никогда больше вас не встречать, - скалится Энорабия в ответ.

– И все же, - интересуется Хеймитч, уже не принимая за чистую монету все ее претензии, - что не так?

– Жизнь в этом городе научила меня только одному, - отвечает Энорабия. – Если все складывается хорошо, значит, мы еще чего-то не знаем.

На столь оптимистичной ноте она легко бьет Хеймитча в плечо и тому удается не сморщиться от боли а затем нетактично разбивает парочку Хоторна и Китнисс, бросая Эвердин невежливые слова напоследок.

– Следи получше за своим капитолийским переродком. Ведь как не крути, Сноу подарил его своей внучке, как подарок на день рождения. Я знаю эту девчонку, как облупленную – своими подарками она не делится даже с теми, кого любит.

– Она опять наелась каких-то препаратов, - говорит Хеймитч на ухо Бряк. – И я уверен, что не буду скучать по ней.

– Конечно, не будете, - восклицает Каролина, появляясь в самый неподходящий момент, чтобы помахать своей няньке на прощание. – У вас ведь остаюсь я.

С ними она остается ненадолго. Вскоре Пэйлор забирает ее и Эффи в тур по всем дистриктам. Тренировочный Центр превращают в военное училище для новых партий повстанцев, выбравших участь защитников нового Панема. Хеймитчу и Китнисс предлагают одну из свободных квартир, но, заручившись согласием Эвердин, Эбернети настаивает на возвращении в старую квартиру Пита, до сих пор пустующую.

– Если, конечно, вы уберете к чертовой матери оттуда все свои камеры! – выставляет он только одно условие.

Эффи, не имеющая никакого понятия о том, что в этой квартире происходило прежде, влюбляется в странную планировку. Хеймитч, которого собственное решение переехать обратно, удивило, никаких иллюзий не испытывает. В этой квартире остались призраки почти счастливой Джоанны. На кухне Хеймитч ожидает увидеть готовящего еду Пита в том жутком розовом фартуке, которым восхищается Эффи.

– Хоть что-то не меняется, - фыркает он, наблюдая за тем, как неугомонная женщина рассматривает розовые оборки.

Китнисс медлит, перед тем, как переступить порог. Долго стоит в коридоре, прислушиваясь к незнакомым звукам. Ее не интересует цвет обоев или встроенная техника на кухне. Она принюхивается к незнакомым запахам, пальцами исследует стены и дверные проемы, а затем, повинуясь незнакомому прежде чувству, толкает одну из дверей. И попадает, разумеется, в самую светлую комнату, которую Пит использовал в качестве своей студии.

К стенам прислонены картины. Несколько недурных пейзажей, но, в основном, портреты. Китнисс замирает в дверном проеме, чувствуя, как сердце ее сбивается с привычного ритма. Она смотрит на портреты знакомых и незнакомых людей, постепенно узнавая на большинстве полотен себя.

Эффи осторожно прикасается к плечу Китнисс.

– Если хочешь, поплачь, - женщина раскрывает свои объятия, другой рукой возмущенно выпроваживая сунувшегося было внутрь Хеймитча. Эбернети, сбившись с мысли, крутит пальцем у виска, но просьбу, подозрительно похожую на приказ, выполняет. Признаться, как и все мужчины, он терпеть не может женских слез.

Они остаются в этой квартире. Эффи навещает их каждый день до отъезда вместе с Каролиной, все порываясь что-либо изменить. Китнисс наотрез отказывается трогать картины, но соглашается на новые комплекты постельного белья и прочих бытовых мелочей. Эвердин не чувствует здесь незримого присутствия Джоанны, но Эффи все равно не умеет останавливаться вовремя и тащит Китнисс по магазинам. В принципе, этот поход нельзя назвать совсем уж не удавшимся, потому что с этого дня Хеймитчу предстоит спать на розовом шелке.

– Ты ненавидишь меня? – спрашивает Каролина, оставшись впервые за долгое время с Китнисс наедине, пока Эбернети, возмущенно размахивая руками, выговаривает Эффи за неудачный подарок.

Китнисс сидит на кухне, рассматривая краем глаза розовый фартук с оборками. Она честно пытается представить, как выглядел в нем Пит, но у нее не получается. Вопрос Каролины застает ее врасплох.

– Ты больше не говоришь со мной, - замечает Каролина. – Я знаю, почему. Но…

Китнисс не дает ей договорить, поправляя сползшую лямку сарафана. Прим никогда не носила сарафаны, даже на блузку. У Прим не было красивых вещей. У Прим никогда больше не будет красивых вещей. Не будет первого поцелуя. У Прим больше ничего не будет, потому что Прим мертва.

А Каролина жива.

– Я не ненавижу тебя, - говорит Китнисс. – Я просто боюсь забыть, что мою любовь и заботу к тебе мне внушили.

– Я тоже тебя боюсь, - заявляет Каролина и стискивает кулаки. – Я знаю, как много ты врала. Я знаю, что ты врала Питу. Кто может сказать, что ты не врешь мне?

– Я тебе не вру,- отвечает Китнисс с непонятной улыбкой. – Что-то внутри меня запрещает мне тебе врать.

– Я не буду спать на шелковом белье! – кричит в соседней комнате Хеймитч. Напряжение на кухне немного спадает, потому что, переглянувшись, Китнисс и Каролина почему-то начинают смеяться.