Привычка выживать
Шрифт:
– Китнисс?
– Я в порядке, - быстро отвечает та, и скрывается в одном из купе, зная, что он обязательно последует за ней. – Мне просто нужно полежать в тишине, - объясняет быстро и ложится на нижнюю полку, на спину, вытянувшись во весь рост. Доктор пожимает плечами и садится напротив, достает свой блокнот, и ищет по карманам ручку. Но он ведь не в белом халате, понимает Китнисс, когда он оставляет всякие попытки ручку найти и тоже ложится. Даже закрывает глаза. Даже пытается выровнять свое дыхание, но Китнисс точно знает, что он не спит. Быть может, наблюдает за ней, или за ее собственным дыханием, все равно.
Она мучается от нового открытия, от ответа на вопрос, который никогда не задавала, ответа, всегда бывшего внутри нее. Она ищет ответы, но к этому
Ей хочется кричать.
В том мире ее Пит не обнимал Джоанну Мейсон. В том мире у Пита случались порой приступы неконтролируемой ярости, пугающие его даже больше, чем Китнисс, но он всегда был рядом с ней. Да, он порывался порой уйти, чтобы не навредить ей, но всегда оставался. Он сажал цветы у их общего дома, играл с детьми, улыбался так, будто не было никогда охмора и Капитолия, и Китнисс точно знала, что может быть счастлива, не смотря ни на что.
Но сейчас она с каждой секундой становится дальше и дальше от него, потому что внезапно подумала, что ей поможет визит в Двенадцатый Дистрикт. Что хочет она найти там? Свой оставленный дом, но не тот, который давным-давно отдан разрушению и запустению, а тот, что полон голосами ее детей. Какая-то легкомысленная и причиняющая боль надежда теплится в ее сердце, полыхает вечным огоньком, и заставляет ее дышать. Конечно, она ничего не найдет в пустом доме. Конечно, ей придется вернуться в Капитолий, в белые палаты с большими зашторенными окнами, и наблюдать, как прогуливается одновременно такой знакомый и незнакомый Пит Мелларк с Джоанной Мейсон. О, это не причиняет ей боли, вовсе нет. Китнисс просто знает, что что-то в этой реальности сместилось, и она по ошибке заняла чужое место. Будет ли она оспаривать его? На этот вопрос пока нет никакого ответа, да и хочет ли она услышать его прямо сейчас?
Нет, не сейчас.
Пожалуйста, не сейчас.
…
Ее мать вместе с Энни Креста остается в Четвертом Дистрикте. На прощание обе женщины обнимают Китнисс, стоящую без движения. Мама плачет, и не пытается незаметно смахивать свои слезы, Энни улыбается и сжимает своими маленькими руками холодные руки Китнисс. Впрочем, Энни проделывает то же самое и с руками доктора Аврелия, который вырывает из своего блокнота лист с записанным номером телефона, и вручает его своей новой знакомой с просьбой «звонить, если захочется».
– Как давно у вас вообще есть телефон? – хмуро интересуется Китнисс, терпеливо дожидаясь, когда все коробки, выписанные Аврелием заранее, погрузят на поезд.
– Всю жизнь, - отвечает доктор легкомысленно. – А что такое?
– Тогда вы просто чертов сумасшедший, - Китнисс пожимает плечом, и пытается все же понять, что такое этот странный человек видит в телефоне кроме трубки с длинным проводом. Казалось бы, самая обычная техника, но глаза доктора загораются воодушевлением каждый раз, когда он находит нового человека, которому можно сообщить свой телефонный номер. Разумеется, этот новый человек должен быть психологически нестабильным, иначе в телефонных беседах с ним нет ничего интересного.
Вдвоем они возвращаются в двенадцатый дистрикт, который все еще кажется оставленным и разрушенным, не смотря на то, что часть его уже практически восстановлена. Аврелий скрашивает часы путешествия тем, что рассказывает о Тринадцатом Дистрикте, в котором тоже мало кто решил остаться. Все разбежались из своей подземной тюрьмы как крысы с тонущего корабля. Остался лишь минимум, способный поддерживать все подземные коммуникации в достойном состоянии.
– Достойном для чего? – почему-то настораживается Китнисс,
но Аврелий не успевает ответить, потому что поезд достигает своей точки назначения, и останавливается.В воздухе Китнисс чувствует прежний запах пепла. Осматривается по сторонам настороженно и одновременно равнодушно. Ее вовсе не пугает то, что к ней на встречу кидается знакомая Эффи Бряк в туфлях на огромном каблуке, в очередном ярком и нелепом наряде, в парике несуществующего в природе цвета. Эффи говорит что-то про очередной важный-преважный день, но Китнисс не слушает, глядя прямо в направленные на нее камеры.
– Какого черта?
– спрашивает она, резко развернувшись в сторону шокированного не меньше нее врача.
Аврелий приветливо улыбается знакомым операторам и обнимает свою пациентку за плечи, чтобы иметь возможность прошептать ей на ухо самые страшные в ее жизни слова.
– Видишь ли, твои Голодные Игры не закончились даже тогда, когда ты умерла.
И Китнисс видит свою дальнейшую судьбу в еще более темных тонах.
========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Эффи Бряк откровенничает, а доктор Аврелий влезает в чужую шкуру ==========
В Двенадцатый Дистрикт их поезд прибывает поздней ночью, но перрон не кажется пустым. Китнисс наотрез отказывается покидать поезд, пока ей не объяснят все происходящее, Но Аврелий сам не до конца понимает, что из происходящего нуждается в объяснении, и поэтому прибегает к помощи Эффи Бряк. Та ведет себя абсолютно предсказуемо, появляясь в пустом вагоне вместе со своим раздражающим голосом и навязчивым запахом духов. Первым делом капитолийка сжимает в объятиях свою победительницу, и даже Аврелий чувствует наигранность ее радости от встречи, а Китнисс так вообще морщится и отодвигается, хотя рада видеть Эффи. Но вместе с Эффи она видит камеры, и это выводит ее из себя.
– Это все – идея Плутарха, - щебечет Эффи. – Наша задача – запечатлеть исторический момент возвращения живой Сойки-Пересмешницы в свой Дистрикт. Конечно, тебя совсем не готовили, - заявляет с какой-то снисходительностью, и прикасается к неухоженным волосам, - но можешь не волноваться: фишка исторического момента в том, что он заснят случайно. Постановкой сцены не нужно заниматься, ты только мелькнешь, практически на заднем плане. Возможно, - продолжает уже с меньшим оптимизмом, - это видео даже нигде не обнародуют. Для всей страны ты до сих пор мертва, а Плутарх не хочет извещать всех о твоей новой жизни. Он считает, что сейчас не самое подходящее время, - добавляет с таинственным видом, но вся таинственность ее испаряется вместе с легкомысленным заявлением: - Понятия не имею, о чем он. Но ведь это все – дело государственной важности! Ты слишком важна, чтобы делать что-нибудь, не обдумав деталей.
И ободряюще хлопает поникшую девушку по плечу.
Аврелий медлит.
– Но миссис Эвердин и Энни Креста, а так же Пит Мелларк, Джоанна Мейсон и Хеймитч Эбернети уже знают, что Китнисс вовсе не умирала, не говоря уже о комплекте обслуживающего персонала больницы и еще сотне-другой посторонних людей, - говорит тихо и уверенно. – Тайна не может быть соблюдена при таком количестве задействованных лиц.
Эффи картинно всплескивает руками.
– О, об этом не стоит даже волноваться: все действующие лица предупреждены о том, что говорить о возвращении Китнисс Эвердин очень рано, да и кто из них будет действовать против благополучия нашей девочки, - Эффи осторожно касается плеча Китнисс, пытаясь ободрить ее, и поэтому не замечает полный скептицизма взгляд врача.
Действительно, кто из выше названного круга людей захочет подвергать Китнисс опасности? Капитолийский переродок, запрограммированный на ее убийство? Алкоголик со стражем, который только и делает, что говорит, когда находится в состоянии опьянения, в котором находится постоянно? Изворотливая социопатка, уже прославившаяся в узких кругах тем, что отключила Китнисс от приборов обеспечения жизнедеятельности? Или совершенно сумасшедшая беременная девушка, часто теряющая связь с реальностью? Желающие обнародовать обстоятельства смерти и жизни Китнисс в этом списке совершенно точно отсутствуют.