Привычка выживать

Он пытается представить, что чувствует эта нечеловечески спокойная женщина, когда на нее, одна за другой, валятся чужие проблемы. Он представляет ее, утром влезающей в пестрые платья и бессмысленные улыбки, и находящейся в тесной болезненной коже большую часть своего времени. Он знает, что ее точка невозвращения осталась далеко позади, что для нее самой не осталось уже никакой надежды, но не может не восхищаться ее упрямым стремлением спасать тех, кто был дорог ей в той, прошлой жизни, в которой она умудрялась быть немного счастлива.

Эффи не вздрагивает, вникая в суть произносимых им слов. Эффи не плачет, хотя слезы выступают на ее глазах. Эффи сжимает свои маленькие острые кулачки и поджимает губы. Она пытается быть сильной уже не ради себя. Она все еще пытается быть кем-то, кто совершает человеческие поступки, и это единственное, что радует ее саму в чрезмерной серой жизни. После, вернувшись в единственную протопленную комнату, она садится у потухшего камина и долго-долго смотрит на золу.

Никто из них не заслужил этого.

Она все еще в это верит.

========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, в которой Китнисс навещает могилы и прощается с призраками ==========

Первой, кого видит Китнисс, проснувшись, оказывается Эффи. Безупречная Эффи со своим нарисованным лицом, с вежливой улыбкой, с идеально ровной спиной и руками, чинно сложенными на коленях. Эффи сидит в кресле, и смотрит в пространство, и думает о чем-то своем, поэтому не сразу замечает направленный на нее взгляд.

– Доброе утро! – восклицает с раздражающим оптимизмом. – Как спалось?

Китнисс неуверенно пожимает плечом и потягивается. Все тело ноет от неудобной позы, в комнате холодно, и хочется есть, и все это указывает на то, что жизнь вовсе не закончилась, а продолжается, и заставляет Китнисс жить, двигаться, дышать и действовать. Китнисс посещает ванную комнату, в которой, наверное, давным-давно никто не убирался, и рассматривает баночки, расставленные на полке со смешным чувством любопытства и омерзения. Она вяло поглощает наспех приготовленный доктором Аврелием завтрак и спрашивает, может ли выйти на улицу. Аврелий медлит, Китнисс успевает посчитать до пяти.

– Думаю, да. Куда ты хочешь пойти?

“Какой глупый вопрос”, отстраненно думает девушка, накидывая поверх одежды свой черный плащ. Она недоуменно смотрит на Эффи, которая ждет ее на пороге в полном обмундировании, и уточняет, так ли необходимо присутствие кого-либо рядом с ней. Доктор пожимает плечом:

– Ты думаешь, что без нас двоих ты будешь одна?

Китнисс воображает над собой зависшие планолеты, военных, следующих за ней ровными рядами и выдыхает. Конечно, нет. Теперь она вообще будет стараться не думать о том, о чем так хочется подумать.

Впрочем, то, как Эффи перелезает под оградой, прежде находящейся под напряжением, победительницу 74 Голодных Игр даже немного веселит. Как и то, как передвигается Бряк по лесу на своих огромных каблуках. Да, с такой напарницей в лес лучше не ходить. Даже Пит с его искусственной ногой двигается на порядок тише. Воспоминание о Пите заставляют Китнисс прибавить шагу, и при этом она вовсе забывает об Эффи, потому что перед ней стоит только одна цель: убежать от воспоминаний как можно дальше. Крик Эффи не позволяет ей сделать задуманное, она останавливается и идет назад, к замершей женщине, безучастно рассматривающей свои погибшие модные сапожки.

Китнисс ведет ее на Луговину. Ей не хочется идти туда самой, но почему-то очень хочется показать Эффи то место, которое прежде казалось таким прекрасным. Конечно, Китнисс знает, что капитолийской женщине никогда не понять красоты и мрачности братской могилы, на которой, Китнисс уверена, совсем скоро распустятся цветы. Но Эффи удивляет ее. Всю дорогу сюда Эффи молчит, напряженно вслушиваясь в непривычные звуки природы. Затем, оказавшись на Луговине, покрытой пеплом, присаживается на корточки, кладет раскрытую ладонь на неровную поверхность и сидит какое-то время без движения.

– Что ты делаешь? – спрашивает Китнисс, когда капитолийка принимает вертикальное положение.

– Прошу прощения, - Эффи быстро отводит глаза с блестящими слезами.

– Ты не виновата, - говорит Китнисс после непродолжительной паузы, и удивляется, когда бездушная Бряк качает головой, отказываясь от признания своей невиновности. – Я виновата, - почему-то Китнисс смотрит на безмятежное небо и прикусывает губу.

– О, девочка, - смеется очень тихо Бряк, - ты всегда заблуждалась, - и подходит ближе, и руки ее так привычно обнимают поникшую фигуру. Китнисс не сопротивляется. Сперва от удивления: на нарисованном лице Эффи она впервые замечает что-то, что заметила только перед Квартальной Бойней. Потом, оправившись от удивления, привыкнув к теплу чужого человеческого тела, она отвечает на объятие, и обе девушки стоят какое-то время, поглощенные собственными мыслями, близкие и в то же время одинаково далекие друг от друга.

Хмурый Аврелий встречает их на пороге заброшенного дома. Взглядом он спрашивает у Эффи, что так задержало их, видел ли кто-нибудь их и еще чертову прорву вопросов, которые так и не задает вслух. Эффи выглядит вполне спокойной, у Китнисс свежий цвет лица, Китнисс даже немного улыбается, пусть грустно и рассеянно, но улыбается. На столе их ждет остывший обед, но никто из них не оказывается голодным.

– Весь Дистрикт будто мертв, - говорит Китнисс, когда становится не в силах терпеть эту тишину.

– Боюсь, всех жителей просто разогнали по домам на время твоего пребывания, - Аврелий пожимает плечом и бросает быстрый взгляд на Эффи, которая не торопится опровергать или соглашаться с высказанным вслух предположением.

Саму Китнисс только одно слово «разогнать» вгоняет в прежнюю депрессию. Будто бы тирания Президента Сноу осталась тиранией даже после его смерти.

– Не думаю, что тебе нужно остаться здесь, - говорит Эффи тихо, и прикасается своей рукой к руке опять погружающейся в свои мысли девушки. – Здесь теперь нет ничего, ради чего стоило бы возвращаться.

– Но в Капитолии тоже ничего нет, - следует уверенный ответ, и Китнисс прожигает взглядом сидящих напротив. Ни у кого не находится подходящих слов. – Мне нужно побыть одной. Я могу побыть одной?! – Китнисс резко встает, и от злости у нее срывается голос. Аврелий ничуть не удивлен приступом гнева.

– Нет, Китнисс. Ты не можешь остаться в одиночестве. Однажды я уже поверил тебе.

– Я не хочу находиться здесь, - раздражается еще больше Китнисс. – Я хочу вернуться в свой дом.

Она не настаивает, нет. Она приказывает, и в голосе ее появляются какие-то властные, совсем не свойственные ей нотки. Эффи смотрит очень внимательно, Аврелий качает головой и тоже поднимается. Он выше, у него серьезный взгляд, и в голосе его слишком много спокойной жестокости.