Признания в любви кровью написаны

Их тревогу можно было назвать милой, если бы Уэнсдей знатно не устала от этого дела. Жизнь увлекательной не стала, а превратилась в катастрофу. И хотелось всё закончить.

— Я уже всё решила. Вам остаётся только мне помочь.

Тогда взревел Ксавье. После ранения его щёки дистрофично впали совсем куда-то вовнутрь, а глаза, как у человека после поражения слезоточивым газом, всегда пестрели красным и слезились. Он резко вскочил, и несколько удлинившихся прядей выскользнули из гульки на затылке. Надёжно фиксировать волосы он точно не умел.

— Я ни за что на это не соглашусь. Тебя уже и так чуть не убили!

— То был Тайлер. А он совершил суицид твоими руками… — она не продолжила: поняла, что выдала себя. Зато появился повод рассказать о возвращении воспоминаний.

Но Ксавье отшатнулся, вперив на неё разочарованный, а может, озлобленный или просто грустный взгляд.

— А ты говорила, что ничего не помнишь, — буркнул он и отвернулся.

— Я постепенно вспоминаю, что видела, когда была в коме, — и что же тогда такого с ней и с ним случилось, что это его так тревожило?

Но, похоже, парень не поверил, что она действительно не помнила. Отведя от него взгляд, Уэнсдей сочла нужным оставить эту тему — и так встречи с настоящим Ксавье во сне её не очень интересовали, а вдобавок перед глазами стояло дело поважнее.

— Я так понимаю, вы не собираетесь мне помогать? — спросила она безучастно у друзей.

Они не ответили.

— Меня похитят. Это факт.

— Если это факт, то меня, скорее всего, убьют, — безрадостно хмыкнул Ксавье.

— Раз уж тебя не убил газ, убивший более миллиона человек за четыре года в одном только Аушвице {?}[Иначе — Освенцим (Аушвиц-Биркенау — немецкое наименование, Освенцим — польское). «Циклон Б» начал применяться именно там. За четыре года существования этого лагеря в его газовых камерах погибло более 1,000,000 человек. ], то у меня есть сомнения в том, что тебя возможно убить. Но я могу ошибаться.

Парень скосил на неё неопределённый взор и покачал головой. Почему-то от этого на языке возник кислый привкус, словно ей не хотелось, чтоб Ксавье так на неё глядел.

— В любом случае, что с вашей помощью, что без, я уже всё продумала, — заключила хмуро Уэнсдей, и как раз в этот момент в палату зашла медсестра, с вежливой до тошноты улыбочкой попросив всех убраться восвояси.

— Не делай глупостей, прошу, — с ярко выраженной мольбой попросил Ксавье, прежде чем медленными шагами покинул палату.

— Послушай его. Он тебе желает только добра. Хотя ты доставляешь ему очень много боли, — напоследок бросил Аякс и взглянул на Энид, что не двигалась с места.

— Я догоню. Хочу кое-что сказать Уэнсдей.

Горгона недоверчиво нахмурился, но вышел.

Энид же быстро достала что-то из кармана. В её кулаке блеснул кулон с буквой «W», прежде чем она спрятала его обратно, а вместо достала какой-то плетёный чёрный браслет.

— Я сама сделала. Это тебе подарок, — протянула она с улыбочкой и незаметно подмигнула.

— Да… спасибо, — сказала Уэнсдей и надела его на свободную от капельницы руку.

После подруга, ничего не говоря больше, запрыгала на костылях прочь.

Но Уэнсдей в покое не оставили — пришли врачи, назначив ей с десяток новых процедур. И снова накачав её обезболивающими…

Вновь не позволили в трезвом рассудке насладиться мучениями.

Комментарий к Глава 32: Неизбежный крах

Да-да-да, я начала давать ответы на вопросы. Конечно, Донован Галпин — лишь пешка в большой игре. И всё же какие-то ответы и намёки я вам дала)

Почему я не дала их в ином виде, по ходу расследования? Этот фанфик давно, ещё в самом начале отклонился от курса обычного детектива, а с таким количеством загадок уж лучше иногда помогать таким вот образом. Хотя бы когда это начнут узнавать и наши с вами персонажи, вы поймёте о чём речь) Но, впрочем, особо я никаких определённых ответов не дала. Надеюсь, эта глава вас не разочаровала)

А, да, Энид и Аякс уже в курсе о смерти Донована и пропаже Тайлера, но Уэнсдей и Ксавье пока эту информацию никто не озвучил.

========== Глава 33: Чёрное сердечко ==========

Ещё неделя — и ничего. Никто не пытался её похитить или убить Ксавье. Хотя два этих варианта в сравнении с происходящим казались весьма заманчивыми. Намного лучше сиденья без действия под постоянным надзором, когда Уэнсдей считала себя выздоровевшей уже почти в полной мере. У неё всего-то гноилась рана на животе, и без должного лечения это угрожало смертью. Но она умирать не собиралась.

Когда рана стала гноиться и заражение стремилось перетечь с мягких тканей на органы, её вновь посадили на обезболивающие, — а каковы были два замечательных дня, когда боль стимулировала разум, — и почти приковали к кровати. И от неё никогда не отходили. Помимо постоянной охраны у двери и Вещи, составляющего ей компанию сутки напролёт, к ней наведывались врачи, друзья и родители с братом.

Именно от своей семьи она узнала новость о самоубийстве шерифа Галпина и похищении Тайлера из морга. После этой новости ей почему-то стало на один день вполне комфортно под постоянным наблюдением, хотя она и понимала, что когда её захотят выкрасть — никакая защита не поможет.

Она специально никому не распространялась, как будет выглядеть её похищение. Все пытались это выпытать, но смогли вытянуть из неё лишь оскорбления. Особенно досталось Пагсли — брат так жаждал выяснить правду, что полдня унижался перед ней. В конце Уэнсдей не выдержала и схватила его за волосы. Секунду спустя он ударился лбом о тумбочку, и ему угрожала последующая расправа, но вмешался Вещь. Тогда Уэнсдей отпустила Пагсли. Он лишь кивнул, не касаясь ушибленного лба, и ушёл прочь. Больше он её не посещал.

А когда её допытывали в течение часа родители — Уэнсдей притворилась, что начала задыхаться. Они ей не поверили, но медсестра, проводившая осмотр палат, подняла панику.

Хотя бы нормисов-полицейских её видения не волновали. И они лишь почти ежедневно ей напоминали, что она якобы в безопасности. Их заявления раздражали, но не более.

Тот день её удивил — уже прошло три часа и сорок шесть минут с момента её пробуждения, а никто, кроме врачей, её так и не посетил. Но на сорок седьмую минуту четвёртого часа Уэнсдей пожалела об этой мысли: дверь в палату отворилась, и показался Ксавье.

За прошедшую неделю он перестал напоминать дистрофика — щёки вернулись в норму, а с глаз сошла краснота и слезливость. Он и ходить стал увереннее, а плечи перестал сутулить при первой же возможности. Но ещё вчера он её посещал одетый в больничную одежду, и Уэнсдей ощутила что-то похожее на удивление, увидев его в чёрном спортивном костюме и грязно-жёлтой футболке, выглядывающей из-под куртки.

Ксавье не стал просить разрешения войти.

— Тебя выписали? Или просто решил переодеться? — спросила она вместо приветствий.