Призраки Пянджа

— Не-а. Да откуда бы мне? — разулыбался Малюга. — Я только глаза продрал. С ночи.

Вася хмыкнул. Глянул на своего уже ставшего закадычным друга Малюгу и сказал:

— Дембель. Из отряда передали, завтра старики отбывают. Домой едут.

Вот и до Шамабада докатился вал демобилизации.

Сообщение об этом пришло только утром, и Таран еще не успел объявить на боевом расчете тех пограничников, кто завтра утром в последний раз запрыгнет в заставскую шишигу, и она унесет их в отряд, станет первым шагом на пути к дому.

И пусть конкретных фамилий не называлось, все и так понимали, чей дозор подошел к концу. Одним из этих людей станет и командир первого стрелкового отделения, старший сержант Витя Мартынов.

Тот самый, кто, казалось бы, не так давно встречал нас, свежее пополнение, суровым взглядом и покровительственным молчанием.

Я глянул на Мартынова.

Старший сержант стоял у заряжалки в одних галифе, сапогах, майке да фуражке. Щурился от солнца.

Витя болтал о чем-то с сержантом Арой Авакяном, который сегодня носил красную повязку дежурного по заставе.

— А че он смурной? — спросил Малюга. — Радоваться надо! Домой едет, к мамке с папкой. Его еще, пади, и девчонка дома ждет.

Сержант-собачник Ваня Белоус, отдыхавший с нами, улыбнулся. Глянул на Малюгу со значением.

— Чего? — не понял Малюга. — Чего ты так уставился, Вань?

Белоус вздохнул, вынул изо рта сухую травинку, которую «курил» вместо сигареты. Потом сплюнул и подался вперед. Облокотился о собственные колени.

— Молодой ты еще, Малюга. Не понимаешь. Ну ниче. Поймешь, когда время придет.

Внезапно со скрипом распахнулась калитка.

На территорию заставы строем вошел усиленный наряд из четырех человек. Были там Сагдиев, Матузный, Синицын и Солодов.

Они промаршировали к заряжалке, и Мартынов воспитанно отошел в сторонку. Стал смотреть, как наряд принялся разоружаться. Как дежурный стал досматривать их оружие.

Я наблюдал за тем, как бойцы после разряжания подошли к Мартынову. Стали брататься с ним, поздравлять со скорым отбытием с заставы. Поздравляли даже Сагдиев с Синицыным. А я ведь знал, что и им завтра предстоит путь домой.

— Ну знаете, братцы, — сказал Малюга, тоже наблюдая за всей этой картиной вместе со всеми. — Я, конечно, вас люблю и уважаю, но вот что скажу…

Малюга хлопнул себе по шее, прибил комара. Критически осмотрел свою широкую рабоче-крестьянскую ладонь.

— Служба тут такая бывает иной раз, что выть хочется. А после последней проверки нарядов, что Черепанов нам устроил — так вообще! Хоть стой хоть падай! Потому, когда мне час придет домой ехать, уж что-что, а грустить я не буду. Только радоваться.

— Будешь, дружок, — вздохнул ему Ваня. — И радоваться будешь. И грустить.

Я глянул на Белоуса. Глаза сержанта блестели. Но блестели не так, как бывает, когда досада рвет горло. Блестели они с теплотой.

Сержант заметил, что я на него смотрю, и, как бы устыдился собственных чувств, а потом опустил глаза. Прочистил горло.

Вася Уткин тоже заметил взгляд Белоуса, и кажется мне, ему стало неловко, когда он понял, что испытывает Белоус. Тогда он поторопился спросить у Малюги, чтобы увести разговор в другое русло:

— А как Черепанов вас на проверке гонял?

— Да как-как? — пожал плечами Малюга. — Идем дозором. Ночью. Осматриваем КСП. Видим — следы. Ну мы давай осматривать. Синицын был у нас старшим. Сказал, повременить с докладом. А все потому, что следы шли не до системы, а как-то по КСП петляли, потом на тропу и, видать, к деревьям. Ну мы стали осматривать, искать. Ничего не нашли. Не поняли даже, куда они, эти самые следы, ведут. Ну Синицын все равно доложил.

— И что было дальше? — немного грустновато, но с интересом и робкой улыбкой спросил Белоус.

— А что дальше? Нам по рации сказали — ждите! Ну мы и стали ждать. А потом слышим с шелковицы ближайшей так: «ку-ку». Ну мы напряглись. За оружие похватались, Синицын кричит: слазь!

Уткин разулыбался, уставился на Малюгу, словно ребенок на клоуна в цирке.

— Ну он и слез!

— Кто? — не понял Вася.

— Кто-кто! Черепанов! Вот кто!

Уткин с Малюгой в голос рассмеялись. Белоус только улыбнулся.

А я уже давно слушал рассказ Малюги вполуха. Все потому, что смотрел на Мартынова.

Старший сержант больше не говорил с Авакяном. Он просто стоял в сторонке и курил, глядя на ребят-погранцов, выходивших из оружейки.

В следующий момент Мартынов внезапно сорвался с места и быстрым шагом пошел к зданию заставы. Исчез в дверях. Я успел заметить, что он повернул к канцелярии, где сидели офицеры.

— А чего это он? — проследив за Мартыновым, обернулся Малюга.

Никто ему не ответил. Только Ваня Белоус устало вздохнул и встал.

— Пойду я.

— Куда? — спросил Уткин.

— С Вороном погуляю. Нам ведь с ним скоро прощаться.

— Застава! Равняйсь, смирно! — скомандовал Таран, когда вечером того же дня мы собрались на боевой расчет.

После того как он привычным делом распределил, кто и где в следующие сутки несет службу, началась особенная часть.

— Внимание, товарищи! — начал Таран. — Сегодня утром я получил телеграмму из отряда. Должен вам сообщить, что пришел список бойцов, которые с завтрашнего дня подлежат демобилизации.

Таран говорил эти слова сухо, четко, точно таким же тоном, каким каждый день вел он боевой расчет. Мало кто из ребят мог бы уловить изменение в голосе начальника заставы. И все же они были. Проскакивали в его командном голосе время от времени едва заметные, взволнованные, а иногда даже и грустноватые нотки. Особенно это стало слышно, когда он принялся зачитывать фамилии тех, кому предстояло завтра отправиться домой.

— Сержант Авакян, младший сержант Хмелев, старший сержант Бричкин, старший сержант Мартынов…

Так, один за другим, назвал Таран десять имен. Десять заветных имен, что не прозвучат больше по-служебному, на боевом расчете. Не прозвучат больше в докладах о заступлении на охрану Государственной границы, не зазвучат больше в звонких голосах офицеров, ставящих боевую задачу.

И все же навсегда останутся в памяти Шамабада. Ведь они, эти люди, что совсем скоро станут простыми, гражданскими, навсегда останутся этим самым Шамабадом.