Призраки Пянджа

Та, на холостом ходу, покатилась под одним нашим нажимом.

— И… Раз! — закричал я с улыбкой, упираясь руками в кабину.

— И… Раз! — ответили пограничники почти хором.

Шишига медленно, но все быстрее и быстрее покатилась. Мы — за ней. Сначала медленным, неторопливым шагом, а потом все скорее и скорее. Когда машина оказалась за воротами, а водитель поддал газу — мы побежали за машиной бегом.

Так и ушла шишига, загруженная дембелями. Те махали нам из кузова. Кричали пожелания добра и легкой службы. А мы в ответ желали им удачно добраться домой.

— Сашка! — внезапно Мартынов выступил вперед среди остальных, выпрямился, поставив кирзач на задний борт.

— Ты обещал, Сашка! — крикнул он, сложив руки рупором.

— Помню! — ответил я.

Мартынов же помахал напоследок «клоуну», провожавшему дембелей с наблюдательной вышки, и машина добавила газу. Все быстрее стала отдаляться от нас.

Мы все — и дембеля, что уезжали сегодня с заставы, и пограничники, что их провожали, еще долго махали друг другу. Еще долго прощались, нарушая устоявшуюся и спокойную тишину Границы.

— Значит, завтра к утру отделение должно остаться на заставе, так? — спросил я у Васи Уткина.

— Ага. Должно. Если Солодов придет с ночи. Алим и так сидит на заставе, Гия помогает. Ну… Ну если только Матузного сегодня Таран не отправит днем в дозор. Тогда все должно быть хорошо.

Вчера дембеля отбыли в отряд, и Шамабад ждал пополнения. Возможно, новенькие прибудут сегодня, но скорее всего завтра.

Впрочем, сейчас нас это не слишком волновало. Сейчас у нас была служба.

Стоял день. Подходило два часа. Горячее солнце стояло высоко, но над Пянджем шумел прохладный ветер. Он продувал хорошо, охлаждал, приятно щекотал шею и лицо.

Я, во главе наряда из четырех человек, следовал по вверенному нам участку границы.

Шли сегодня тут я, Уткин, Малюга и Матузный. Меряли шагами правый фланг.

— А что такого, Саш? — спросил Матузный, и я обернулся к нему. — Чего хотел-то? Зачем весь взвод собираешь?

— Надо, — ответил я беззлобно.

— Да ладно, не таи, — улыбнулся Малюга, шедший последним. — Что приключилось-то? Ты, если чего сказать хочешь, так нам скажи! Мы передадим остальным!

— Так не пойдет, — громко, перекрикивая ветер, сказал я. — Мне надо, чтоб все собрались.

— Заче? — удивился Уткин, следовавший прямо за моей спиной.

— Потому что, — я обернулся к нему, — потому что Витя Мартынов так просил.

Дальше мы растянулись цепью. Преодолели присловутую Угру, впадавшую в Пяндж. Миновали выжженные дожёлта заросли рогоза, в которых когда-то случилась у нас перестрелка с боевиками Юсуфзы.

Достигли леса, где берег Пянджа уходил за поворот, и дальнейший участок на короткое время уходил из виду.

Я глянул на часы, а потом привычным делом достал свой компас.

В нарядах я время от времени доставал компас и осматривал, как реагирует стрелка на том или ином участке. Иногда она стояла на месте. Иногда вдруг колыхалась. Когда слегка, когда чуть сильнее.

Сейчас стрелка снова колыхнулась, да так, что указала в противоположную сторону.

— Интересно, — проговорил я задумчиво. — Надо бы сказать Тарану.

Когда мы миновали поворот, то почти сразу увидели чужую машину на участке. Это был армейский УАЗик. Возле него стояли двое офицеров.

Офицеры о чем-то болтали. Увидев нас, обернулись.

— Инспекция, что ли какая? — спросил Матузный, насторожившись.

— Не знаю, — ответил я ему. — Сейчас выясним.

Когда мы приблизились, я смог рассмотреть офицеров. Оба были молодые лейтенанты-пограничники. Только один из них оказался старшим.

Это были подтянутые парни с молодыми, но по-офицерски строгими лицами.

Старший лейтенант оказался чуть пониже младшего, но шире в плечах. У него были черные волосы, едва заметной челкой выбивавшиеся из-под фуражки, небольшие карие и очень строгие глаза, а еще кругловатое, широкое лицо с чуть заметными, сглаженными возрастом отметинами от немногочисленных детских оспин.

Второй был повыше, а еще рыжий. Его лицо оказалось вытянутым и очень светлокожим и веснушчатым. А еще с яркими, голубыми глазами и такими светлыми бровями, что казалось, их и не было у лейтенанта вовсе. Зато надбровная дуга его выдавалась вперед чуть сильнее, чем обычно бывает у людей, придавая лицу несколько диковатый вид.

— Здравия желаю, — поздоровался я и взял под козырек.

Остальные пограничники тоже поздоровались.

— Здравия желаю, — ответил старший лейтенант немного сипловатым голосом.

— Здравия желаю, — присоединился лейтенантик.

Белобрысый говорил очень быстро, и, казалось, проглатывал некоторые буквы.

Я представился офицерам, а потом спросил:

— Разрешите ваши документы, товарищи офицеры.

Лейтенанты переглянулись. Во взгляде темноволосого не было совершенно никакого энтузиазма. А в глазах белобрысого мелькнуло на краткий миг некоторое замешательство, которое, впрочем, он тут же спрятал.

— Сержант, ты давай, иди куда шел, — сказал вдруг черноволосый. — У нас тут важное дело. Важный приказ. Потому, топайте дальше, бойцы.

Я вздохнул. А потом снял автомат с плеча.

* * *

— Чего? — сидя за своим столом, спросил в трубку Таран. — Ага. Соединяй.

Таран обернулся. Поймал обеспокоенный взгляд Пуганькова, сидевшего за своим местом. Ковалев же на начальника заставы даже не посмотрел. Он работал с документами.

— Уткин, ты? Докладывай. Чего стряслось? — спросил Таран, когда дежурный по связи и сигнализации соединил его с нарядом Селихова. — Кого обнаружили? Каких офицеров? Без пропусков? Без пропусков?

Таран нахмурился. Заметил, что теперь и Ковалев с каким-то мрачным интересом уставился на него.

— Арестовать. Кроме этого ничего не предпринимать, — Таран встал. — Я сейчас буду. Ждите.

Он положил трубку. Выругался:

— От сука… Это еще чего за залетчики? Как попали за систему? Кто пропустил?

— Чего случилось, Толя? — спросил Пуганьков тихо.

— Офицеры, какие-то. Без документов. Появились на границе, непойми откуда. Пуганьков, беги к дежурному по связи и сигнализации. Выясни, кто их пропустил. И почему мне не доложили. Ух… И надеру ж я шею умнику, кто их за систему выпустил…