Профессия – лгунья

После ужина мы ходили на массаж. Часто до массажного салона мы добирались с безнадёжно оттоптанными ногами. Нам было весело догонять друг друга, прыгать, уворачиваться, соперничать, кто кому больше оттопчет кроссовки.

В салоне нас разводили по разным комнатам. Эйчиро делал массаж мужчина. Мне — женщина. Когда массажистка спрашивала меня о чём-нибудь, а я не понимала её, я через перегородку кричала:

— Эйчан! Переведи мне! Я не понимаю.

Массажистка вслед за мной объясняла ему, что конкретно хочет выяснить насчет моего здоровья. И когда он также, по-японски, проговаривал мне вопрос, то, почему-то, всё становилось понятно.

Как-то в обычный день я пришла в клуб и поймала себя на том, что в последнее время хожу на работу с новым настроением. Внешне ничего не изменилось, но я стала чувствовать себя так, будто у меня появился покровитель. Эйчиро не мог защитить меня от всех передряг, которые настигают женщин, выполняющих работу хостесс. И всё же теперь у меня было чувство защищённости.

Однажды вечером в клуб пришёл Хисаши. Во всём сквозило какое-то недовольство.

— К тебе ходит Эйчиро, — сказал он, наконец.

— Ходит, Хисащисан. Вы знаете этого человека?

— Не знаю, но видел. Он гораздо беднее меня. Ты холодная и злая, — сказал он, нервно постукивая пальцами по столу.

— Так ведь вы об этом сами знали. Вы же говорили, что я не секси. Не секси — значит, холодная.

— Да, холодная. Ты не знаешь, что такое любовь! А я уже люблю тебя!

— Вы же говорили, что для любви нужно время.

С появлением Эйчиро сроки, требуемые для зарождения любви, сильно сократились. Играть в доброго Санта Клауса теперь было некогда.

— Вы ведь ещё не знаете моё сердце, Хисащисан. Как же вы можете любить меня? Значит, вы обманщик?

— Так вот ты какая? Папа ей честно говорит «люблю», а она меня обманщиком называет.

Хисащи рассердился и ушёл. Но к закрытию клуба вернулся. Он был очень зол, и всё же решил сменить тактику.

— Поехали в Токио, хочешь?

— Очень хочу, Хисащисан. А можно взять с собой Лизу? Она ведь тоже никогда не была в Токио.

— Возьми, она мне очень нравится. В последнее время она нравится мне больше, чем ты.

У клуба уже стоял мерседес Хисащи. Я села с Ольгой на заднее сиденье, чтобы не терпеть прикосновений вонючих слюнявых губ на своих щеках и руках.

— Не сядешь вперёд с папой? — спросил Хисащи ворчливо.

— Я хочу поговорить с подругой, Хисащисан, — сказала я виновато.

Он что-то буркнул себе под нос, но смысл сказанного я уловила:

— Узнаешь меня ещё, — пробубнил он, сжимая зубы от злости.

Было три часа ночи, когда мы приехали в Токио, но город кишел людьми. Хисащи припарковал машину, и мы прошлись по людным улицам. В большинстве это были иностранцы. Европейцев было так много, что я на каждом шагу останавливала белолицых женщин с криками:

— Э-эй, вы — русские?

Женщины с опаской озирались и сторонились меня.

— Здесь очень много белых, — говорил Хисащи, посмеиваясь, — Это тебе не Кавасаки.

— Смотри, какие волосы! Русые! Натуральный цвет! — говорила Ольга.

— А у той тётки глаза голубые, — удивлялась я.

Мы даже не осознавали, что реагируем на европейцев в точности, как японцы.

Мы шатались по людным улицам мимо торговых рядов, и Хисащи отзывался почти на все оклики напористых иностранных торговцев. Он покупал нам какие-то ненужные значки, заколки, кепки, которые мы тут же надевали на себя. Но мигающие значки у нас отвалились, а кепку я забыла в кафе. В толпе молодёжи смешалось много разных языков. Европейские, африканские, азиатские лица пестрили в глазах. Из ночных клубов вырывались грохочущие ритмы рока и металла, и сливались в жуткую какофонию. У клубов стояли кучки пьяных людей. Они громко смеялись и активно жестикулировали. Хисащи стороной обходил такие компании. Мы же с Ольгой, наоборот, приостанавливались и с любопытством прислушивались, на каком языке говорят эти люди.

— Побежали! Ура! — кричали мы, и неслись вперед так быстро, что Хисащи едва успевал за нами. Набегу мы прыгали и пританцовывали. Нас, как детей, обуяла эйфория от этого нового, такого незнакомого мира.

Какая-то американка с затуманенным наркоманским взглядом, преграждая нам путь, пыталась заманить нас в клуб, где в окно можно было разглядеть силуэты людей, курящих кальян. Мы без ответа стали обходить её. Тогда она, как-то неестественно корчась и кривляясь, дурным голосом с бессмысленной улыбкой заорала мне в самое лицо: «Fuck you! Fuck you!».

— Ну всё, поехали на машине, — сказал Хисащи недовольно, — Тут опасно.

Мы вернулись в машину, но, проезжая мимо большого клуба с яркой иллюминацией, в один голос с Ольгой закричали:

— Остановите тут, Хисащисан, пожалуйста! Пожалуйста!

Это оказался европейский дискоклуб. Музыка была такой громкой, что, казалось, в ушах полопаются перепонки. Сквозь гущу людей мы протискивались к танцевальной площадке. Прямо на барной стойке танцевала тоненькая пластичная азиатка в блестящем купальнике. За маленькими круглыми столиками умещалось по семь-восемь человек. Возле нас громко и агрессивно разговаривали афро-американцы. Один из них поднялся из-за стола и оказался гигантским, двухметровым. Страшным басом прямо над нами он что-то проорал бармену. Хисащи трусливо съёжился, будто над ним занесли руку для удара.

— Господин хочет место за столиком? — кротко спросил его администратор.

Хисащи вздрогнул от неожиданности:

— Ах, да, три места, будьте добры.

— За тот столик, пожалуйста.

Нас проводили к столу, из-за которого выносили троих пьяных испанцев.

Хисащи растерянно-испуганно ёжился и озирался. Он был настолько ошеломлён и напуган, что даже не пытался надеть на себя какое-нибудь более достойное выражение лица. Ему было слишком страшно, чтобы играть. Без своего Мерседеса, вне привычного общества, он был жалок.

Неподалёку от нас на диване у большого зеркала сидели трансвеститы. Они были ломучими, манерными. Картинно хихикали, прикрывая рты руками в сетчатых перчаточках. У них были идеальные фигуры и женские лица, но, почему-то, было очевидно, что это ненастоящие женщины. Красивый высокий блондин подошёл к одному из трансвеститов и поцеловал его в засос.

— Ой-ой-ой, Ольга! — крикнула я, — Смотри-ка, мужик целует этого, переделанного в тётку! Надо ему сказать, что это ненастоящая тётка! Может, он не знает?

Ольга засмеялась:

— Знает! Знает! Мы же знаем! Извращенцы чёртовы, пусть целуются.

Трансвеститы смотрели на нас, жеманно перешёптывались и хихикали. Потом вышли на танцевальную площадку, но встали так, чтобы видеть нас.

— Я хочу их разглядеть поближе, — сказала Ольга и побежала танцевать.

Стоило ей только внедриться в круг между ними, как вдруг они расступились и один за другим убежали с площадки.

Ольга развела руками:

— Чего они боятся? Что творится в их головах?