Профессия – лгунья

В другом клубе я познакомилась с французами. Они были худые, рыжие и долговязые. Я хотела познакомить с ними и Ольгу с Джорджем, но Оля сказала, что у них из-под ремней торчат семейные трусы, и по этой причине отказалась знакомиться с парнями. Они учили меня говорить по-французски, но мой пьяный язык никак не слушался меня. Французы были туристами и могли использовать для общения со мной только английский, но я наглухо забыла английские слова и упорно говорила с ними по-японски. Парни растерянно улыбались и вежливо кивали.

Джорджу не доставляло удовольствия это безумное пьяное веселье. Он устало наблюдал за нами и поглядывал на Ольгу с горечью и некоторым разочарованием, будто она стала чужой и далёкой для него. Этот пьяный скачущий бездушный мир словно отнимал её у него, проводил между ними незримую черту. Он мучился ревностью, но пытался спрятать это.

— Пора возвращаться в Кавасаки. Уже ночь. Последний поезд в два часа. Нам надо на него успеть, — сказал он холодно.

Мы заупрямились:

— Нет, Джордж, ещё не время!

— Оля, мы же не хотим ехать?! — сказала я ей и подмигнула.

— Ольга! Прошу тебя! — он взял её за руку и отвёл подальше от меня, как от воплощения неадекватности и зла.

В тусклом мерцающем освещении сквозь толщу густого дыма сигарет я с трудом могла их разглядеть. Джордж, склонившись над Ольгой, что-то долго внушительно ей говорил с суровым видом и грозил пальцем. Она же, уставившись в пол, молча слушала его. Потом Джордж уходил, и Ольга бежала за ним. Потом она плакала возле стойки, и он возвращался и утешал её. Но, в конце концов, вытащил из своей куртки её шарфик, бросил его ей в лицо и, расстроенный, взбешённый, ушёл совсем.

— Я бросила, предала его! — сказала Ольга с глазами, полными слёз. Она пошатывалась и закрывала один глаз, чтобы поймать фокус и чётче увидеть меня, — И всё из-за тебя! Ты не хотела в Кавасаки!

К Ольге подошёл молодой человек и пригласил её потанцевать медленный танец. Они топтались на месте и о чём-то говорили. Она кокетничала с парнем и хихикала до тех пор, пока он не шепнул ей что-то на ухо. Ольга вскипела и, отпихнув его, зло шикнула:

— Get out here, fucking Latin man! — и, подбоченившись, подошла ко мне.

— Откуда ты знаешь, что он именно Latin man? — спросила я.

— Ну, я предположила, — сказала она с присущей ей уверенностью.

В углу за столиком сидел пожилой европеец в чёрном плаще и шляпе. Он весь вечер наблюдал за нами. Мы видели, что он смотрит на нас, но не предавали этому значения. И вдруг Ольга возмутилась:

— А что этот старпёр всё время таращится на нас?

— Ольга! Может он маньяк? Посмотри, какой зловещий взгляд, — сказала я, с ужасом вытаращив глаза.

— А-а! Побежали!

— Маньяк! Маньяк!

Мы бежали вдоль скоростной трассы, где не было ни души, только изредка встречались машины. Почему мы решили двигаться в таком направлении, мы не знали. Угас и инстинкт самосохранения, и здравый смысл. Мы просто шли, не зная, куда и зачем.

— Это тебя понесла сюда нелёгкая! — сказала я, когда устала идти.

Мы стали пререкаться:

— Что?! Это ты придумала маньяка и побежала! У тебя перо в заднице! — сказала Ольга.

— Я придумала?! А у тебя в заднице сколько этих перьев! Не сосчитать!

Но впереди снова заиграли огни иллюминаций:

— Смотри-ка, люди! — сказала Ольга умилённо, почти с нежностью, — Слава богу!

У Ольги в кармане звонил телефон. Это был Миша:

— Потеря, тепер понимаю, оччень большая, — сказал он.

— Кто потеря? — не могла понять Ольга.

— Ты — моя потеря. Где ты, моя рюбовь?

— Мы в Токио, заблудились. Идём вот, не знаем, куда.

— Щто?! В Токио? — взбесился он, — Да-а! Да-а! Я всегда знал, зрая русская! Обманчица! У тебя другой. Мишю не обманещ, да! Сюка! Джопа прышчавая!

Оля лениво слушала старую волынку. Я взяла у неё трубку, и, задыхаясь и топая, крикнула:

— Миша, мы не можем говорить… Тут… О, нет! Тут за нами бежит очень опасный человек! Ой, боюсь, боюсь! — вперемешку с возгласами ужаса я то и дело давилась от смеха и прыскала в трубку, — Помогите! А-а! О-о! — заверещала я и выключила её телефон.

Тогда обиженный Миша перезвонил на мою трубку и сказал горестно:

— Да-а, и ты, Кача, мне тодже не нравишься. Тодже зрая рюсская, — и бросил трубку.

Мы забрели в глухой проулок и остановились у пивной.

— А не пора ли нам выпить? — сказала я торжественно, — Давненько нам выпивать не доводилось, а? Хе-хе!

Мы зашли в пустующую пивную. Пятеро молодых людей за стойкой, скучковавшись, поприветствовали нас. Мы заказали по бокалу пива и закуски.

— Я бросила сегодня Джорджа ради тебя. А вернёмся в Россию, ты забудешь меня сразу, — как-то сходу безапелляционно заявила Ольга с плаксивой обидой в голосе, едва мы сели за стол.

— Ты что? Как тебе такое могло прийти в голову, Оля! — возмутилась я, — Несмотря на наши пререкания, всё же только ты со мной в этой неизвестности с самого начала. Только ты поймешь меня и в России, и здесь. И только с тобой я смогу мешать русские слова с японскими, и это будет особенно понятно и близко нам обеим. Я не смогу пересказать дома всё то, что мы здесь пережили. Только с тобой я прошла этот путь. Кто сможет так, как ты, прочувствовать всё это? Мы одинаково удивлялись тому, что сейчас для нас стало привычным. Мы одинаково теперь воспринимаем многие вещи, которые вообще не понимали, когда только приехали сюда. Мы вместе менялись на протяжении этих месяцев. Мы, наверно, даже сами до конца не осознаём, сколько в нас произошло этих одинаковых сложных перемен!

Оля, расчувствовавшись, смотрела на меня влажными глазами. И снова, клятвенно обещая поддерживать друг дружку в тяжёлые моменты, мы горячо жали друг дружке руки.

— А как приятно, когда нас обслуживают целых пятеро молодых японцев! — вдруг осенило Ольгу.

Она направилась к стойке познакомиться с парнями.

— О-ой, — восхищённо всплеснув руками, она хлопнула в ладоши, — Какие вы все краси-ивые!

Те застеснялись. Выстроившись в рядок, одни смущенно ржали, как молодые жеребчики, другие стояли, сконфузившись и раскрасневшись. Смотрели на Ольгу кротко и виновато.