Профессия

Я беру ее за руку.

Входит медсестра со стопкой одежды.

– Вам переодеться передали, – обращается ко мне. – Курьер принес из магазина.

Наташа оглядывает брюки и рубашку.

– Лен – удачный выбор для больного. Носки-трусы, туфли. Ты уверен, что это все по размеру?

– Рано вам пока одеваться. И резких движений не делайте! – предупреждает медсестра.

Неожиданно становится так весело, как бывает только после долгих переживаний и женских слез..

Но внутри этого веселья – то, что я уже не смогу забыть – то, что я узнал о Наташе, о Генке, об Эдите... и о себе самом.

Еще несколько дней я валяюсь в больнице. В эти дни звонит Лара... и мы просто болтаем. Звонит Эдита, рассказывает почему-то о делах компании, словно теперь мне сам Бог велел интересоваться новинками фармацевтической промышленности.

Рана начинает заживать. Капельницы отменяют. Появляется аппетит. Я встаю, хожу, травлю анекдоты с доктором, пялюсь в телевизор

Генка не звонит и не приходит. Кроме присланной одежды, ничего не напоминает мне о его существовании. Но я о нем помню – помню о человеке, которому я дорог только потому, что заставил его думать о необратимом. И я хорошо его понимаю – объяснять ничего не надо. Иногда какая-то незначительная черта или манера поведения совершенно незнакомого человека способна швырнуть тебя в прошлое, размозжить твою реальность о скалы памяти и заставить тебя строить новую реальность только вокруг этого странно знакомого образа.

Доктор приносит мне сборники комедийных сериалов и немного порнухи. По его мнению, это должно меня бодрить. Врачу тридцать лет – он еще не понимает, что бодрит не виртуозность юмора и секса, а искренность и доброта.

Но я добросовестно просматриваю все фильмы – и очень его благодарю.

Бреюсь, одеваюсь, но все равно не узнаю себя в зеркале – я худой, бледно-серый и у меня появились морщины. Так, словно за эти дни заключения и болезни мое тело впитало не только собственную боль, но и чужую. Чужую память. Чужое отчаяние. Чужие раны...

Док что-то говорит об инъекциях ботокса.

– А мимика?

– Мимика немного костенеет, если можно так сказать, – соглашается он. – Вам сколько? Тридцать восемь? Ну, в принципе... Для тридцати восьми неплохо. Седых волос нет.

Я отвожу взгляд от своего дохлого отражения и любуюсь полным и розовощеким доктором. Неужели за это время я перестал быть «Суперменом» и «красавчиком»? Ощущение неуверенности все больше закрадывается в сердце...

И вдруг я хохочу. Еще неделю назад, дыша блевотиной в камере, я мечтал только о том, чтобы выжить, а сейчас мне уже хочется сногсшибательно выглядеть!

– Нет, без ботокса я уж точно обойдусь...

– Ну, мы могли бы... в виде бонуса оказать косметологические услуги, поскольку ваше лечение очень щедро оплачено.

Так люди оплачивают свою больную память. Черные провалы. Черные дыры. Черное дно.

Я крепко жму доку руку и ухожу из больницы. Нахожу на стоянке свою машину, которая ждет меня, как верная собака. Падаю головой на руль. Вот я и дома.

И другой дом мне не нужен.

23. РАДОСТЬ ВСТРЕЧИ

Лара рада безумно... Так безумно, что не замечает моей бледности. А, может, она уже забыла, как я выгляжу вообще...

В городе неимоверная жара. В квартире тоже душно, несмотря на то, что открыты все окна, и сквозняки срывают шторы. Она сидит, обняв меня крепко, и рассказывает о своей работе, о каждом дне, который она провела в ожидании, обо всех своих плохих снах. Она пересказывает мне все подробно, и я попадаю внутрь каждого ее кошмара – вот на меня обрушилась скала, вот на меня наехал грузовик, и я кричу...

– А что я кричал? – уточняю я.

– Не знаю. Имя какое-то. Но не русское. Похоже на «Энжи».

Я пожимаю плечами: на то они и кошмары, чтобы пугать всех в радиусе пятидесяти метров.

– Все позади. Я дома. И никуда больше не уеду.

– А в Киев?

– Нет. Я решил, что мы останемся здесь. У меня здесь хорошая работа. Мы будем заниматься исключительно законными делами. Будем помогать людям, как команда Бэтменов.

Она улыбается.

– Это очень хорошо. А... он?

– Генка? Да он нормальный. Просто у него контузия иногда сказывается. Он же в Чечне воевал, да еще в спецназе.

– А, тогда понятно, – сочувствующе кивает Лара.

Мы звоним ее родителям и приглашаем их на свадьбу. Свадьба планируется не очень пышная, но я хочу подарить своей понятливой девочке и нашему ребенку свою фамилию...

А вечером, заехав в бюро и напугав всех эпидемией насморка, скосившей меня в расцвете сил, приезжаю-таки в «Автодор». У Генки совещание. Я брожу по холлу, потом болтаю с длинноногой Лолой, пью кофе и провожаю взглядом расходящихся из кабинета Босса топ-менеджеров.

Вхожу в кабинет Никифорова...

Какими же сложными могут быть отношения между людьми, с какими капканами и темными коридорами... И какими же простыми и открытыми они могут быть!

Я без слов подаю Генке руку и хлопаю его по плечу. Если с мужчинами ему бывает так сложно, то его женщинам остается только посочувствовать.

Мне почему-то кажется, что Генке страшно неловко. Он закуривает и спрашивает бегло.