Профессия

Я готовлю еще одну купюру. Подходит Павлик и даже не представляется. Кивает на меня напарнику.

– На глаза этого вампира посмотри!

Я отдаю деньги.

– Из машины! – командует он вдруг, сунув купюру в карман.

Я покорно выхожу. С самого начала мне показалось странным их появление на ночной дороге. К ним подтягивается еще один. Они обыскивают мое авто, потом меня. Находят три ствола и немедленно отбирают.

– Я частный детектив, – протягиваю удостоверение. – У меня есть лицензия.

– Молчи, укурок. Ты такой же детектив, как я Жанна Фриске!

– Позвоните моему Боссу – он подтвердит!

Их «старшой» деланно вежливо обращается ко мне:

– Да нет проблем. Я могу позвонить и разбудить твоего Босса. Но если вдруг окажется, что ты немножко нас обманул, мы тебя протрезвим в два счета!

Я набираю номер со своего телефона и протягиваю ему мобилу. Он кратко объясняет ситуацию – «задержан такой-то, в состоянии наркотического опьянения, авто превысило скорость, найдено огнестрельное оружие». Я бы тоже так объяснял, кратко и по факту. Он слушает ответ и кладет мою мобилу себе в карман.

– Знаешь, парень, твой Босс сказал, что ты на него больше не работаешь. Значит, ты нам соврал. Так выходит.

Так выходит. Тоже кратко и по факту.

Он с размаху бьет меня в солнечное сплетение, и я не ставлю блок. Нет смысла. Как профессионал, не раз дравшийся на ринге, я умею оценить ситуацию. Их трое. У них дубинки. Они вооружены. Они все равно будут меня бить. Они так настроены. Я легко вынесу удары – действует и боксерская закалка, и анаша. Но я не уверен, что они не пришьют меня, если я начну сопротивляться. Хотя в принципе, ничего им не помешает пришить меня и не дожидаясь сопротивления.

Раздумывая над этим, я падаю на асфальт. Они колотят ногами, внутренности отзываются глухой болью. И мне совсем не хочется, чтобы мне снова сломали нос – ведь я такой красавчик. Простреленный желудок словно опять ловит пулю. Боль уже дикая. Я прикидываюсь бессознательным и мертвым. Но они не бьют по лицу... Значит, меня еще придется кому-то предъявлять... Это обнадеживает.

– В жмура играет! – кипятится Павлик.

– Хватит, ребята! Не перестарайтесь, – старшой пытается отделить меня от дорожной пыли. – Прибили и так почти.

– Оклемается, – решает инспектор номер раз.

– Вставай на ноги, сука! – Павлик пинает меня ногой.

У меня почему-то нет злости на этих ребят. Это обычные ребята, которые отвели на мне душу. Я встаю в кровавом месиве на четвереньки. Плечо рассечено, и рукав мокнет от крови.

А еще полчаса назад все было так чисто и весело. Мой дилер хотел меня, а я хотел Лару. А теперь все так грязно и печально, что нет смысла подниматься на ноги.

– Ну, наркоша, может визин тебе дать? – интересуется Павлик.

Но я уверен, что если бы я и не курил, они все равно ждали бы меня здесь с обыском и сделали бы тоже самое. Просто тогда удары были бы больнее, а грязь – грязнее...

Чем же он так рассек мне плечо? Или у ментов теперь туфли на шпильках? Гламурно...

Я сажусь в пыли.

– Ребята, отпустите меня. Я вам денег дам.

– Деньги мы и сами возьмем.

– Тогда скажите хоть, кто меня заказал – за мои деньги...

– Все шутишь? Ты дошутишься, чувачок, – предупреждает старшой. – Если уже не дошутился...

Они волокут меня в машину. Мою «бэху» брать не решаются – приказа, видимо, не было. И так я понимаю, что дело не совсем пропащее – нужно отлежаться в изоляторе и пытаться жить дальше.

18. ЛЕТОПИСЬ

Отлежаться в изоляторе временного содержания? Ну, как сказать... Как юрист, я понимаю, что помещать меня в ИВС с телесными повреждениями никто не имеет права, но, по-видимому, сегодня всем начихать на мои права. Кроме меня в камере еще трое. Все – молодые ребята, но совсем не похожие на моего недавнего знакомого Ваню. Это всколоченные, растрепанные, законченные наркоманы. Одного из них зверски ломает, двое других матерятся на чем свет стоит. Скорее всего, потому что знают – через несколько часов с ними начнется то же самое, и точно так же у них не будет ни грамма ширки, и точно так же они будут валяться на бетонном полу, скрежетать зубами и выть.

Наверняка, они из разных компаний, отнюдь не приятели и роднит их только общая беда и предчувствие неминуемой ломки. Обоим – до двадцати, а тому, которого выворачивает на бетоне, – лет семнадцать.

– Здоров, дядя! – их внимание переключается на меня. – Чего тебе дома не сидится?

Моя одежда в грязи, а рукав мокрый от крови. Я еще думаю о том, что рану хорошо бы промыть и обработать, но думаю уже как-то автоматически. Кровь уже не идет. Может, вышла вся. Вышла и ушла, чтобы не сидеть в этой жуткой камере. Я чувствую головокружение и ужасную усталость. Поспать бы...

– А-а-а-а! – орет тот, кто на полу. – Суки! Пидары!

Я сажусь.

– Чего это ты, козел, расселся? – обращается ко мне один из более вменяемых. – Ты нам гостинцы принес?

– С гостинцами не пускают.

– Не пускают? Ну, раз не принес – отрывай свою задницу и выметайся!

Мне по-прежнему неохота драться. Неохота говорить. Я разжевываю каждое слово и чувствую нарастающую тошноту.

– Ребята, не надо... шуметь. Очень много шума...

– А тут тебе, блядь, не библиотека! И ты тут, блядь, не библиотекарь, чтобы меня затыкать! – вопит пацан.

– Парень, не ори, – прошу я все еще миролюбиво. – Я подумать хочу, что делать...

– А что ты можешь сделать, бомжара? Радуйся, что есть, где переночевать! Может, кто-то даже придет тебя проведать до суда – заплатит ментам и передаст ширнуться. А если нет – будешь вот так вот лезть на стенку...

Мальчишка пугает меня своими страхами, но мне не страшно. Я просто отпихиваю его ногой, и он затихает у противоположной стены. Если камера и просматривается, то пока ничего не просмотрелось. Второй подходит и садится рядом.