Проклятая кровь

– Отмечать победу, - процедил сквозь зубы Филипп.
– Славная победа! Васкес серьезно ранен. Теперь Левард потребует объяснений. И не вам двоим придется отвечать!

– А отчего не ответить и нам?
– вскинулся Михель ожесточенно.
– Пускай! Я отвечу! Отвечу как ублюдок нарушил дуэльный кодекс! Пуля против двух! Да за такое позор на весь род до конца жизни полагается!

– Отец разберется, - сухо произнес старший брат.
– Вам же я советую никуда больше не высовываться! Понятно? Сидите в поместье тихо, как мыши.

– Пошел бы ты со своими советами!
– огрызнулся Михель, поднимаясь из кресла.

– Я не намерен просиживать здесь задницу.

– Куда ты намылился?
– Филипп преградил брату дорогу.

Но Михель лишь оттолкнул старшего брата.

– Не твое дело! Хоть к шлюхам подамся, хоть в таверну! Все лучше, чем гнить здесь!

– Окажись хотя бы ты умней, - воззвал ко мне Филипп, когда Михель ушел, громко захлопнув за собой дверь.

Я ничего не ответил. Над кое-чем крепко полагалось подумать.

Когда человеку на душе хорошо - он радуется, когда же душа начинает страдать или требует ответов - человек взывает к Богу.

Я сидел на скамье в церкви Святого Эмуса-заступника, глядя перед собой и ничего не видя. Мой взор сейчас смотрел в прошлое, пытаясь разобраться в хитросплетении событий.

Два нападения. Каждый раз солдаты. Татуировки - оскаленная волчья морда и три звезды над ней. У кого-то определенно на меня зуб. Но вот у кого? И за что? Я прибыл в столицу недавно, мало кто даже знал об этом. И почти сразу же нападение. Должно натолкнуть на кое-какие размышления. Вряд ли мои скромные таланты писателя перешли дорогу какому-нибудь полковнику. Признания в любви я получал и раньше, порой даже от дам замужних, однако ничего компрометирующего я себе не позволял. И не мог заработать репутацию сердцееда.

Тогда кому я мог насолить? Так крепко, что он возжелал моей смерти.

Кроме меня в помещении никого не было. Пустые ряды деревянных скамей и сотни зажженных свечей вокруг алтаря. Лучшего места для размышлений трудно отыскать.

Зачем я пришел именно сюда? С чего решил будто найду ответы? Не знаю.

За спиной послышалось тихое старческое покашливание, я обернулся, увидев маленького скрюченного тщедушного старичка, седого и перекошенного временем.

– Прошу прощения, милорд, - проскрипел старик, заметив меня.
– Не думал обнаружить в подобный час кого-то из прихожан.

– Вы здешний священник?

– Что вы, милорд, что вы, - запротестовал старик, - разве я похож на него? Нет, милорд, я не священнослужитель. Обычный старик, коротающий остатки жизни присматривая за церковью, кладбищем и садом. Сторож я или величайте смотрителем, это уж как угодно на выбор. Уолдо Бэкво к вашим услугам, милорд.

– Как давно вы здесь работаете, Уолдо?

– О, давно, милорд.
– Было видно, что старику очень скучно и редко удается с кем-то поговорить.
– Вот уже двадцать пять лет минуло с того декабрьского утра, когда я вступил на порог этой церкви, да так и остался здесь жить.

– Что же привело вас сюда?

– А что заставляет нас всех приходить сюда время от времени, милорд? Попытка обрести душевный покой.

– Я ищу ответы, Уолдо, не покой.

– Это одно и тоже, милорд, - губы старика растянулись в улыбке.
– Пока ваша душа не узнает истины, она не успокоится, будет метаться, угнетая разум и тело.

– Увы, вряд ли я обрету ответы на свои вопросы здесь, - я поднялся со скамьи.

– Уже уходите, милорд?
– откликнулся старик.

– Да.

– Тогда не могли бы вы оказать мне одно крохотную услугу, милорд? Я много не попрошу...

– Сколько?
– я потянулся за кошелем.

– Нет! Не деньги, милорд! Что вы!
– встрепенулся смотритель.
– Деньги старику не нужны, милорд. Лучше назовите свое имя. Видите ли, ваш голос. Он напоминает мне о прошлом. Глупо полагать, но все же.

– Мое имя Стефан Лефевр, - я исполнил просьбу старика, назвавшись.

– Лефевр?
– голос старика из тихого шепота возрос до крика.
– Быть не может!

Он попятился назад.

– Что с вами?
– я никак не мог понять почему прозвучавшее имя настолько ошеломило смотрителя.

– Ваш голос.
– Снова тихо и как-то устало произнес Уолдо.
– Он напомнил мне о прошлом. Напомнил о господине, которому я служил садовником двадцать пять лет назад. Но его звали не Лефевр. Нет! Его звали Ламбер!

Сердце замерло в груди, а затем разорвалось на тысячу острых осколков, причиняющих жгучую боль. Глаза помутнели, руки стали дрожать, будто у пьяницы.

Голос. Голос стал хриплым до неузнаваемости. И я скорее прокаркал, чем произнес:

– Ламбер? Мой голос похож...

– Я буду помнить голос герцога до самой смерти, милорд. И ваш голос, он очень похож. Именно поэтому старик пожелал узнать имя милорда.

– Ламбер, - тихо прошептал я проклятую фамилию, прошептал свой приговор.

ГЛАВА 6.

ИГРА СО СМЕРТЬЮ.

Я всегда догадывался. И в то же время всегда пытался гнать мысли прочь.

Помню, как кидался в драку с Михелем, когда он называл меня подкидышем. И как разнимал нас Филипп, каждый раз произносящий одну и ту же фразу: "Он Лефевр больше, чем ты! Я скорее поверю, что отец усыновил тебя, Михель!"

Паззл сложился. Для общей картины не хватало маленького фрагмента, осколка из прошлого, крепко спаявшего все куски воедино.

Нападение. Дуэль. Пьянка. Солдаты.
– Все нити вели к одному человеку.

Все, что происходило далее покрывала темная непроглядная пелена. С момента, как я пошатываясь, покинул церковь, и до самого конца. Концом пути стало заведение мамаши Лейлы известное как "Дикий цветок".

Какие чувства испытает ребенок, узнав, что он не является родным? Горечь? Боль? Или наоборот облегчение? Каково понимать, что ты гадкий утенок, брошенный по воле судьбы к прекрасным благородным лебедям?

Сознание меркло, разум не мог адекватно воспринимать реальность происходящего.

Мой брат! Мой собственный брат пытался меня убить. Теперь я не питал ложных иллюзий. Все сходилось. Все нити вели к Михелю.

У входа меня встретила полуголая девица, нежно воркуя что-то произнесла, но я отмахнулся. Я ринулся в залы, стараясь отыскать среди посетителей того, кого еще недавно считал братом.

Тихая ненавязчивая медленная музыка разливалась по помещению густым туманом, сизый дым окутывал силуэты сидячих и полулежащих людей. На лицах клиентов застыли улыбки и блаженные оскалы. Полуобнаженные фигуры, стоны, шепотки. И нигде среди них нет Михеля.