Проклятый Лекарь

Это был взгляд патологоанатома, смотрящего на интересный, но уже мёртвый образец. Кажется, это напугало его больше, чем любая угроза.

— Стреляй, — сказал я. — И тогда ты не просто позволишь Серому умереть. Ты станешь тем, кто его убил. Я единственный в этой комнате, кто может его спасти. У тебя тридцать секунд, чтобы решить, кем ты будешь сегодня — спасителем или палачом.

— Ты… ты блефуешь!

— Двадцать пять секунд, — я вернулся к инструментам, давая ему понять, что разговор окончен. — И запомни — я не ИХ врач. Я вообще ничей. Я просто делаю свою работу.

— Врёшь! — он ещё сильнее дёрнул затвор, и я услышал щелчок взведённого курка.

Идиот.

Ладно, Нюхль, твой выход.

Я подал едва уловимый мысленный сигнал. Нюхль, всё это время сидевший невидимой тенью под столом, метнулся к ноге бандита. Никто не видел его движения, но все услышали результат.

— А-А-А-А! — бандит взвыл, подпрыгнув так, словно его ударило током. — Что за?!.

В тот момент, когда он инстинктивно дёрнулся от укуса Нюхля, я резко отклонил голову в сторону. Пистолет в его руке дрогнул, и Паша не упустил этот момент.

Его кулак, тяжёлый, как молот, с сухим, отвратительным хрустом врезался в челюсть новичка. Тот даже не вскрикнул, просто обмяк и рухнул на пол, как мешок с картошкой. Пистолет со стуком выпал из его безвольной руки.

Я почувствовал, как Сосуд неприятно кольнуло. Минус пять процентов. Просто так. Проклятие среагировало на причинённый вред, пусть и косвенно, через фамильяра. Я вспомнил, как вывернул руку Косте и тоже заплатил за это своей жизненной силой.

Принцип «не навреди», похоже, был абсолютным. Никаких драк, никаких увечий. Слишком дорогое удовольствие.

— Извини, док, — Паша поднял оружие и засунул его за пояс. — Новенький. Горячий. Не в курсе правил.

— Правила простые, — сказал я, поворачиваясь к раненому и полностью игнорируя тело на полу. — Не мешать мне работать. Теперь тишина. У меня осталось шесть минут.

Кухонный стол, наспех протёртый водкой, был далёк от идеала операционной.

Обычная настольная лампа, повёрнутая к столу, била мне в глаза. Митька-Косой, назначенный ассистентом, стоял рядом, бледный, но старающийся держаться. Это была пародия на операционную, но для меня, привыкшего работать в полях, среди грязи и стонов, это были почти стерильные условия.

Скальпель легко вошёл в брюшную полость. Кровь. Много крови. Я работал быстро, методично, осушая полость тампонами, которые мне дрожащими руками подавал Митька.

— Зажим, — скомандовал я.

Он подал инструмент.

— Вижу источник, — пробормотал я, больше для себя. — Вот он. Пуля, пройдя навылет, разорвала край печени и задела печёночную артерию.

Кровотечение было не сильным, но постоянным. Как протекающий кран, который медленно, но верно опустошает резервуар жизни. Повезло — селезёнка и кишечник целы.

Работа заняла сорок минут. Сорок минут напряжённой, абсолютной концентрации, когда малейшая ошибка означала смерть. Но я не ошибался. Пятьсот лет практики в тёмных лабораториях научили меня работать в любых, даже самых немыслимых условиях.

— Готово, — объявил я, накладывая последний шов. — Выживет. Но ему нужны антибиотики и покой. И никакого алкоголя в ближайший год.

Серый лежал бледный, но его дыхание было ровным, а пульс, который я нащупал на его запястье, стал уверенным.

Я почувствовал, как тёплая, почти горячая волна благодарности вливается в мой Сосуд. Двенадцать процентов. Чистой, концентрированной благодарности от человека, которого я буквально вытащил из объятий смерти. Холод в груди отступил, сменившись приятной тяжестью. Силы возвращались.

— Следующий, — скомандовал я, отходя от стола.

Остальные раненые были проще. У одного было сквозное ранение плеча. Пуля прошла чисто, не задев кость и крупные сосуды. Повезло. Я промыл рану, зашил. Плюс два процента.

У другого — длинный, но неглубокий порез на боку. Видимо, чиркнули ножом. Пара хирургических скоб решила проблему. Ещё пять процентов. Третий отделался разбитой бровью и лёгким сотрясением. Пару швов и рекомендация поспать. Плюс два процента.

Итого двадцать один процент за вечер.

— Док, ты гений, — выдохнул Митька-Косой, когда всё было закончено. — Мы Серого вообще списали уже. Думали, всё.

— Я просто делаю свою работу, — пожал я плечами.

Двадцать один процент за один вечер. Отлично. Это не просто выживание, это уже накопление. Кажется, я нашёл свою золотую жилу. Она пахнет порохом, страхом и дешёвым антисептиком, но платит исправно.

Собирая инструменты, я заметил движение. Там, привязанный к тяжёлому деревянному стулу, сидел человек с грубым мешком на голове. Судя по хриплому дыханию и слабому движению, он был в сознании.

Я бросил на него беглый взгляд, но моё особое зрение тут же подсветило картину внутренних разрушений. Потоки Живы в его теле были как река, в которую бросили бомбу. Рваные, хаотичные всплески, смешанные с угасающими потоками.

Сломаны минимум три ребра. В брюшной полости — тёмное, медленно расползающееся пятно внутреннего кровотечения от разрыва селезёнки. Этот парень медленно тонул в собственной крови. Часов восемь до конца. Десять, а то и все двенадцать процентов Живы просто сидят на стуле и ждут, когда их заберёт смерть.

— Этому тоже нужна помощь, — сказал я, и мой голос прозвучал как констатация факта. Я сделал шаг к пленнику.

— Стой! — Паша Чёрный Пёс, до этого молча наблюдавший за моей работой, преградил мне путь. Он не угрожал, просто встал передо мной, как гора. — Не трогай. Это крыса из Серых Волков.

— У него внутреннее кровотечение, — возразил я. — К утру будет труп.

— Вот и славно, — хмыкнул Митька-Косой, перевязывая себе царапину на руке. — Одной крысой меньше.

— Живой пленник полезнее мёртвого, — заметил я, обращаясь к Паше. Это был не просто совет, а консультация специалиста по «человеческому ресурсу». — Информация, возможность обмена, рычаг давления. Мёртвый язык вам ничего не расскажет.

Паша на мгновение задумался, а затем положил мне на плечо свою тяжёлую, как медвежья лапа, руку.

— Док, я ценю твой ум. Но в этом деле есть правила. Этот — не просто враг. Он… особый случай. Мы его не трогаем. И ты его не трогаешь. Это не обсуждается.

Я кивнул.

Десять процентов Живы гниют на стуле, а эти идиоты даже не понимают, что теряют ценный актив. Ладно. Не хотите по-хорошему — будет по-моему. Раз уж днём нельзя, придётся работать в ночную смену. Дождёмся, пока все уснут.