Проклятый Лекарь

Волконский сделал последнюю, жалкую попытку:

— Граф, не слушайте его! В нашем отделении…

— В вашем отделении меня только что чуть не убили, — холодно оборвал его Ливенталь. Он повернулся ко мне. — Доктор Пирогов, я хочу, чтобы моим лечащим врачом были вы. Когда вы можете меня принять?

Я посмотрел на раздавленного Волконского. Шах и мат, мажор. Учись играть с профессионалами.

А потом повернулся к графу:

— Хоть сейчас, ваше сиятельство. Следуйте за мной. Кажется, у нас как раз освободилась ВИП-палата в терапевтическом отделении.

Я шёл по коридору, а за мной следовал граф Ливенталь. Волконский остался позади, раздавленный и униженный.

Медсёстры и врачи, становившиеся свидетелями этой сцены, провожали нас удивлёнными взглядами. «Парень из морга» только что на глазах у всех увёл самого важного пациента у лучшего ординатора диагностического отделения. Расстановка сил в этом террариуме снова менялась.

— Платон Игоревич, позвольте полюбопытствовать, — спросил я, пока мы шли по коридору. — Почему вы изначально обратились в общее терапевтическое отделение, а не в ВИП-крыло? С вашим статусом.

— Статус? — он фыркнул. — Молодой человек, я командовал полком в Туркестанской кампании. Я видел, как настоящие мужчины умирают от ран и болезней в грязи и пыли. А здесь, в этом вашем хвалёном ВИП-отделении, я вижу только золотые унитазы, а не хороших врачей. Они умеют сосать деньги, а не лечить. Ваш коллега Волконский — яркое тому подтверждение. Бездарь в дорогом халате.

Прямолинейный, суровый мужчина. Мне такие нравились. С ними всегда проще работать. Никаких намёков и полутонов. Только факты и результат.

У стойки регистрации нас встретила медсестра — полная, властная дама с вечно недовольным выражением лица, будто весь мир был ей должен. Они в клинике в принципе были все как на подбор.

Увидев меня, она сразу прищурилась, но тут её взгляд упал на моего спутника.

— Матрёна Павловна, — обратился я. — Оформляем нового пациента. Граф Ливенталь, Платон Игоревич. Палата двадцать первая.

— Граф?! — её лицо мгновенно преобразилось. Недовольство сменилось подобострастной, заискивающей улыбкой. — Конечно, доктор Пирогов! Сию минуту! Всё устроим в лучшем виде!

Пока она суетилась с бумагами, я повернулся к молодой медсестре. Мой голос был чётким и не допускающим возражений.

— Срочно! Анализы крови — полный спектр гормонов щитовидной железы. ТТГ, свободные Т3, Т4, антитела к рецепторам ТТГ. Лечение начинаем немедленно — схему я сейчас распишу. И следите за его пульсом и давлением. Каждые два часа. Лично. Докладывать мне о любых изменениях.

Граф устроился в просторной и новой ВИП-палате, с одобрением осматриваясь.

— А здесь неплохо. Никаких золотых излишеств. Только то, что нужно для дела, — оценил он.

И тут случилось неожиданное. Тёплая, уверенная волна Живы потекла от него ко мне. Не так много, процентов пять, но ощутимо. Это была не благодарность за будущее лечение. Это было что-то другое.

— Спасибо, доктор, — сказал он просто, глядя мне в глаза. — Давно никто не говорил со мной так… честно. Без лести и подхалимства.

И тут до меня дошло. Я вылечил не только его начинающийся тиреотоксикоз. Я вылечил его душевную боль.

Одиночество сильного, властного человека, которому все вокруг врут и льстят, но никто не говорит правды. И за это он был благодарен больше, чем за спасение от неправильного лечения.

— Отдыхайте, ваше сиятельство. Завтра мы начнём полноценное лечение.

Выходя из палаты, я уже строил планы. Первое — вылечить его тело. Второе — вернуть ему дочь.

Классическая, безотказная схема создания преданного, могущественного союзника. И я только что успешно её запустил.

Дальше нужно было пожинать плоды своих действий. И я направился в палату к Синявину.

Картина, которую я увидел внутри, была разительной противоположностью вчерашнему хаосу. Аппарат ИВЛ был отключен. Пациент больше не лежал без сознания, опутанный проводами.

Аркадий Синявин полусидел на кровати, приподнятой у изголовья. Кислородная маска была снята, вместо нее в нос были вставлены тонкие носовые канюли, по которым тихо шипел кислород — дышать самостоятельно ему было все еще тяжело.

Он был бледен и выглядел ужасно уставшим, но на его щеках пробивался легкий, здоровый румянец.

Он медленно, с видимым удовольствием, пил куриный бульон из чашки, которую держала его жена, которая сидела с ним рядом на стул.

В её глазах, когда она посмотрела на меня, стояла такая смесь благодарности и благоговения, что я почувствовал, как Сосуд внутри приятно теплеет.

— Доктор Пирогов! — он увидел меня и попытался привстать. — Спаситель мой!

— Лежите, Аркадий, — остановил я его жестом. — Не нужно лишних движений. Как самочувствие?

— Превосходно! — он хлопнул себя по груди. — Дышу еще не полной грудью, но уже гораздо лучше! А ведь вчера думал — всё, конец. Уже завещание в уме составлял.

— Главное теперь — никаких голубей, — напомнил я. — Совсем. Никогда. Даже на картинках.

— Да я их теперь на пушечный выстрел к дому не подпущу! — он рассмеялся. — Жена сегодня утром написал объявление, что мы продаем голубятню. Соседи давно ругались на это, как они говорили, варварство. Теперь будут довольны. Моё здоровье дороже! Спасибо ва доктор, огромное!

И тут началось.

Я почувствовал не просто тепло. Это был мощный, почти обжигающий поток чистой, концентрированной благодарности. Благодарности человека, который был на самом краю пропасти и которого вернули к жизни.

Тридцать процентов Живы! Разом! Мой Сосуд, казалось, запел от удовольствия, жадно впитывая эту живительную энергию.

— Вы спасли мне жизнь, доктор, — сказал Синявин, и в его голосе не было пафоса, только искренняя, глубокая признательность. — Я перед вами в неоплатном долгу. Если вам когда-нибудь что-то понадобится — деньги, связи в городском архиве, редкая книга — только скажите.

Я проверил счётчик ещё раз. Девяносто два процента! Невероятно. Никогда ещё я не был так близок к полному наполнению Сосуда. Интересно, что произойдёт, когда шкала дойдёт до ста?

Новый уровень силы? Усиление способностей? Или проклятье преподнесёт какой-нибудь очередной, неприятный сюрприз? Нужно это проверить! И чем скорее тем лучше.

— Берегите себя, Аркадий. Это лучшая благодарность, — сказал я. — И помните — никаких голубей!

Я вышел из палаты и направился к палате коматозного пациента. Девяносто два процентов. Так близко к цели я ещё не был…