Прокурор

– Как у вас все-таки здорово!
– воскликнула Гранская.
– Воздух...

– Воздух...
– повторила грустно Вера.
– А знаешь, мне именно его часто не хватает. Сидишь одна. Все время одна, чего-то ждешь...

Инге Казимировне захотелось расшевелить, растормошить эту зачарованную каким-то недобрым колдуном женщину.

– Не сердись, Верочка, но мне кажется, ты сама придумала себе хандру. И лелеешь ее, как любимое дитя...

– Хочешь сказать - бешусь с жиру?

– Если бы бесилась...

Самсонова поправила косу, вздохнула.

– Может быть, ты права, - сказала она.
– А что делать?

– Смотри глупые фильмы - комедии, боевики, читай детективы. И чем примитивнее, тем лучше, - полушутливо посоветовала Гранская.
– Я ведь знаю, на тебя сильно действуют книги.

– Ты имеешь в виду это?
– показала Вера на книгу стихов Марины Цветаевой.

– И это... Понимаешь, тебя буквально завораживает чужая ностальгия...

– Ингуша, у Цветаевой не только ностальгия.

– Но бабская истерика - это точно, - намеренно сгустила краски Гранская.

– Бабская истерика!
– возмутилась Вера. И вдруг с горячностью и страстью, так не присущей ей, продекламировала:

– Все рядком лежат,

Не развесть межой.

Поглядеть - солдат!

Где свой, где чужой?

Белым был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был - белым стал:

Смерть побелила.

Вера некоторое время горящими глазами смотрела на подругу.

– Какой поэт-мужчина так сказал о трагедии гражданской войны? В прозе, пожалуй, только Шолохову удалось...

Инга Казимировна улыбалась, довольная, что хоть этим вывела Веру из какого-то столбняка. А та все допытывалась:

– Нет, приведи мне пару строк из того же Маяковского, равных цветаевским!

У них был давний спор о Маяковском. Инга Казимировна ставила его выше всех других поэтов за энергичность стиха и новаторство, как раз за то, что Вера в нем не любила.

– Я говорила о любовной лирике, - попыталась уйти от ответа Гранская.

– Пожалуйста, вот.
– И Вера снова начала читать:

– Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,

Со всей каторгой гуляла - нипочем!

Алых губ своих отказом не тружу,

Прокаженный подойди - не откажу!

У Веры на щеках выступил легкий румянец, она перевела дух и недовольно заключила:

– А ты говоришь, бабская истерика...

– Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, - ответила Гранская.

– Захвати с собой. Почитай.
– Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу.
– И вообще, не о том мы... Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?

Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал нельзя так эксплуатировать женщину...

– Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, - сказала Вера.
– Он мне нравится.

– Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает... Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла... Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то...

Гранская замолчала.

– Тогда что?
– испуганно спросила Вера.

– Я задала ему тот же самый вопрос, - улыбнулась Инга Казимировна. Он ответил: "Ну что ж, будем встречаться у "Привала"... А ты куда в отпуск?

– В отпуск...
– покачала головой Вера.
– В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни... На юг - скучно. Да и жару не люблю...

Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.

– Это Катенька, - сказала Вера.

Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.

– Здравствуйте, тетя Инга, - поздоровалась она вежливо.

Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.

– А вы шикарно устроились, - заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.

– И ты так же шикарно устроишься, если пойдешь и вымоешь руки, сказала мягко Вера.

С появлением дочери лицо ее просветлело.

– Ты не боишься за нее?
– Гранская кивнула на мопед.
– Зорянск, конечно, не Москва, однако акселерация и в Зорянске сказывается.

– Волнуюсь, естественно. Уедет на своем мопеде, а я все время прислушиваюсь, не вернулась ли... А Самсонов потакает. Привез японский мопед. Говорит, их поколение скоро все будет на колесах. Готовит Катю. Ждет не дождется, когда можно будет давать ей машину.

– И Катя водит?

– Не так, как отец, но неплохо. Самсоновская порода, с железками на "ты"...

Последнее Вера произнесла без осуждения, наоборот - с уважением.

– Да, - засмеялась вдруг Вера, - ты ведь тоже у нас водитель.

– Только кручу баранку. А с железками на "вы"...

Вернулась Катя. Теперь уже в платье. Воспитанная. "Твоя порода тоже", - хотела сказать подруге Инга Казимировна, но при дочери не решилась.

Мать поинтересовалась, как идут у них дела в "Белом Биме".

– Володя Измайлов принес из дома журавля. У него ампутировали лапу...

– И как же он ходит, стоит?
– поинтересовалась Вера.

– Не хуже здорового. Володя со своим отцом ему протез сделали - ну как в ортопедической мастерской...

"Смотри-ка, - удивилась про себя Гранская, - у Захара Петровича еще и такие таланты..." О его увлеченности лесными скульптурами Гранская знала.

– Значит, ходит ваш журавль, - сказала Вера.

– Курлыка, - подсказала дочь.

– Ходит ваш Курлыка, стук-постук...