Прокурор

Пришел на прием к прокурору мужчина. Довольно молодой. Жалоба его состояла в том, что на предприятии, где он работал, его поставили в общую очередь на получение жилья.

– Что же вас не устраивает?
– спросил Измайлов.

– У меня льготы, - сказал посетитель и предъявил грамоту, полученную за участие в каком-то мероприятии ДОСААФ.

Измайлов объяснил, кто и какими преимуществами должен обладать, чтобы иметь право претендовать на внеочередное получение жилплощади. Посетитель ни под одно положение не подходил.

– А грамота?
– настаивал он.
– Ведь не каждому дают!

Вот тогда-то и вспомнил Захар Петрович разговор с Маем. О тех курьезных привилегиях, которые получают почетные граждане британской столицы.

Когда Захар Петрович рассказал о посетителе зашедшей к нему в кабинет Ракитовой, она не поверила.

– Он что, того?
– покрутила пальцем у виска Ольга Павловна.

– Нормальный. Вполне, - заверил Измайлов.
– Просто у нас путаница с этими всяческими льготами... Например, человек хорошо трудится, выполняет норму. Как положено, не больше. Но почему-то иные руководители считают, что его нужно поощрять. Но вдумайтесь: норму-то он и так должен давать. Без всякого поощрения. К тому же, он за это деньги получает... Ну, а если несколько раз выступит на собрании, напечатается в стенгазете да еще в кроссе участвует - подавай ему бог знает какие блага. Но ведь выступление на собрании, в стенгазете - норма нашей общественной жизни. А спорт - для его же здоровья. Я не говорю о грамотах и значках. Иной как начнет перечислять свои награды, полученные где-нибудь на районной выставке или смотре, и, главное, требует за это какого-то особенного к себе отношения, ей-богу, стыдно становится. Да, мы учим, что трудиться добросовестно и честно - почетно. Понимаете, почетно! Но почет и вымогательство - разные вещи... А некоторые требуют привилегий даже не за свои заслуги, а как бы по наследству. За мать! За отца! Позвольте спросить, почему? На каком основании?..

Ольга Павловна молчала. То ли потому, что не знала, как реагировать, то ли в данный момент ее волновало другое.

– У вас дело?
– спросил Измайлов.

– Понимаете, пришел Щукин...

– Кто это?

– Начальник цеха с машиностроительного завода... Мне кажется, вам было бы интересно послушать его.

– Пусть зайдет, - кивнул прокурор.

Ракитова вышла и через две минуты вернулась со Щукиным. Начальник цеха был, по всему видно, взволнован. Розовый шрам на переносице резко выделялся на его бледном лице.

– Садитесь, рассказывайте, - предложил Измайлов после обмена приветствиями.

– Я вот уже с Ольгой Павловной...
– начал Щукин, не зная, куда девать руки.
– Словом, объясните, товарищи, за что меня так? Оплеуха, можно сказать!
– Он оттянул ворот рубашки и повертел шеей, словно задыхался.

– А в чем дело?
– спросил Захар Петрович.

– Я человек простой, - продолжал Щукин.
– Хочу знать, за что прокуратура против меня? Что я такого сделал?

Измайлов перевел удивленный взгляд с начальника цеха на своего помощника.

– Понимаете, - попыталась объяснить Ольга Павловна, - товарищ Щукин считает, что ему объявили выговор по нашему настоянию.

– Ерунда какая-то, - вырвалось у прокурора.

– Как же так?
– растерялся начальник цеха.
– Вызвал меня Грач, говорит: прокуратура проверяла твою работу и обнаружила нарушения законов о труде... Я, конечно, спрашиваю: когда проверяли, что нарушал? Он сказал, что в воскресенье, тридцатого июня, вы приходили, - ткнул он пальцем в Ракитову.
– А у меня несовершеннолетний подросток Бойко трудился. Таким, мол, в выходные дни и ночное время работать нельзя. За это тебя требуют наказать... Но почему меня, товарищ прокурор? Я выполнял указания Самсонова! Выходит, он ни при чем? Выходит...

– Погодите, товарищ Щукин, - остановил его прокурор.
– Во-первых, ни с Самсоновым, ни с Грачом разговора лично о вас не было...

– Это точно?
– недоверчиво посмотрел на Измайлова Щукин.

– Абсолютно точно.

Начальник цеха нахмурился и угрюмо произнес:

– Вот, значит, как... Ну, ясно...

– А на тот факт, что у вас по выходным трудятся несовершеннолетние, и не только в вашем цехе, я уже указала вашему руководству, - сказала Ракитова.

– Все цеха указали?
– снова недоверчиво спросил Щукин.
– И гальванический, и механический?

– И упаковочный тоже, - подтвердила Ольга Павловна.
– Уверяю вас, ни единого нарушения не пропустила.

– Та-ак, - протянул Щукин.
– Значит, одного меня решили сделать козлом отпущения.
– Он зло хмыкнул.
– Не выйдет!
– И стиснул руки так, что хрустнули пальцы.

– А факт был?
– спросил Захар Петрович.
– Работали в воскресенье несовершеннолетние?

– Факт был, отказываться не буду. Так ведь Самсонов вызвал - дать план любой ценой! Чтобы на работу вышли все! А все - значит и пацаны, которым еще и восемнадцать не стукнуло. Я так понимаю.

– Разве вы сами не знали, что нельзя?
– спросил Измайлов.

– Нельзя? У нас на заводе все можно! Вернее, на все закрывают глаза, если надо! Гони план, а там хоть гори голубым огнем! Победителей не судят, говорит Самсонов.

– Это смотря какой ценой досталась победа, - заметил Захар Петрович.
– Я считаю, что она сомнительна. А вы?

– Может быть.
– Щукин был занят своими мыслями и заговорил о наболевшем: - Однако почему отдуваться должен именно я? Двадцать лет вкалываю на заводе! Не то что выговора, замечания не имел! Рабочим начинал...

– Самсонов, говорят, тоже начал со станка, - вставил Захар Петрович.

– Не знаю, как он, а я действительно с ученика... И, признаюсь, в начальники не лез. Повышали!

– Вы в профком обращались по поводу выговора?
– задал ему вопрос прокурор.

– Я сам член комитета, - произнес он с горькой усмешкой.
– Знаю, как на нашем заводе дела решаются.
– Он махнул рукой: - Сплошной формализм.

– И вы миритесь с этим?
– спросил Захар Петрович.

– Что значит миримся? Так уж Самсонов поставил. Взять хотя бы работу в выходные. Без всякого профкома решают. Заготовят приказ, а Пушкарев подмахивает. Или, например, борьба с пьянством. Сам был на заседании профкома, можете поверить. Собрались мы рассмотреть представления из вытрезвителя. Хотели вызвать людей, поговорить, все чин по чину. Самсонов отрубил: нечего, мол, самим портить показатели. Ответьте, что меры приняты. А в назидание одного-двух лишите премии - и все. Вообще-то Самсонов не любит присутствовать на заседаниях профсоюзного комитета. Но когда решается вопрос распределения жилья или путевок - он тут как тут, в обязательном порядке. А как же! Без Самсонова такое не решается. Не дай бог дадут квартиру не тому, кому надо по его расчетам...

– А как же очередность, списки?
– удивился Захар Петрович.

– У Глеба Артемьевича свой список...

– И все молчат?
– поинтересовался прокурор.

– Попробуй высунься! Так же, как меня, выговором или по карману вдарит... Вот и живут у нас по принципу: с сильным не борись. Тебе же хуже будет, а ничего не докажешь.

Захар Петрович покачал головой:

– Вы считаете этот принцип правильным?

– Не я его установил, - буркнул Щукин.

– Странно, я был убежден, что на заводе есть общественность и она пользуется авторитетом...
– начал было Захар Петрович.

– Была, - перебил его начальник цеха.
– Знаете, как рабочие называют Глеба Артемьевича? За глаза, конечно? Просто "Сам-Сам".

– Почему?

– Потому что ведет себя так. Он сам - и все! Больше никто для него не существует.

– Но его все-таки уважают?

– Уважают?
– криво улыбнулся Щукин.
– Кто вам сказал? Подумаешь, пару раз вышел на футбольное поле. Реклама! Показуха. Да и когда это было? А уж шума из этого...

"Зол на директора за выговор, - подумал о Щукине Измайлов.
– Поэтому может быть необъективным. Обида - плохой советчик".