Пропащие девицы

Шлюха. Опять он назвал ее так. И воспоминания били хлестче, чем само оскорбление. Она была шлюхой, шлюхой и осталась. Разве что теперь настолько поприбавила в цене, что даже в качестве подстилки Джареда Лето все еще оставалась нетраханой.

Патриция усмехнулась, смахнув со щеки слезу. Интересно, что бы сейчас сказал Джаред, увидь он ее с потекшей тушью и смазанной красной помадой в обнимку с бутылкой какой-то сладкой греческой дряни, которую Макс презентовал ей в качестве запоздалого подарка на Новый год. Девушка отпила прямо из горла и поморщилась, хрипло рассмеявшись. С отсутствием дерьма в своей жизни она явно погорячилась. Это вино было просто дерьмищем. Чего и следовало ожидать от старшего Уильямса. Тот выбирал алкоголь по степени его воспламеняемости, а не по вкусовым качествам.

Пальцы предательски скользнули по сенсорному экрану телефона. Все еще слишком трезва, чтобы писать ему, говорить, выливать на него весь этот бред. Когда они в последний раз созванивались, Джей был рад, как дитя малое. Он шутил, смеялся и все носился с коварным планом заманить под ложным предлогом всю группу в студию, а там уже сказать, что они наконец-то начинают не только радовать соцсети записью альбома, а действительно писать новый материал. Сейчас, наверное, самое время пить шампанское и газировку, отмечая начало новой страницы творчества «марсиан», если, конечно, Лето до сих пор не изводил их чем-то вроде «а давайте еще один дубль». В любом случае, это время принадлежало музыке. А Патриции Бэйтман сейчас принадлежали пол-литра дерьма в винной бутылке и целая ночь без сна.

Ночь без сна. Ночь воспоминаний. Один на один с собственными страхами и сомнениями.

В какой-то момент она почти сорвалась позвонить Максу, как некогда. Уж он-то не увидит ничего нового в потоках туши и отсутствующем взгляде, он все и так знает. Слишком хорошо, чтобы опять взваливать на него свои глупые переживания, выхлестывать истерику и подавленные эмоции. Когда-то она убедила его в том, что достаточно взрослая, чтобы справляться без опеки старшего брата лучшей подруги. И тогда он предложил нечто большее, чем братские объятия. Но сейчас, когда во всю эту тухлую историю вляпалась и Робин, он припомнит свое обещание расквасить Джеку рожу. И ничем хорошим дело не закончится.

Она пообещала ему приглядеть за сестрой. Поговорить с ней. Поговорить, когда не можешь найти слов даже для себя самой.

Говорить.

Когда-то она сама считала, что им с Джеком нужно поговорить. Только вот, в конце концов, оказалось, что сказать ей было решительно нечего.

Пересечь полстраны ради мужчины. Да, тогда она способна была и на большую глупость. Если бы не вовремя подвернувшаяся курьерская доставка, она готова была промчать почти до самого Восточного побережья на старом, дышащем на ладан «камаро». Просто чтобы поговорить. Чтобы сделать его День благодарения особенным. Шесть часов в шумном эконом-классе со скачущими вокруг детьми, их галдящими родителями и несносными соседями, которые ели тошнотворно пахнущую еду. Тогда она зареклась летать куда-либо в праздники вообще. И нескоро нарушила свое обещание.

Уайт никогда не любил сюрпризов. Он планировал свою жизнь так, будто это был еще один его гребаный бизнес. Но Патти почему-то показалось, что ее сюрприз мог бы его порадовать. Если только правильно начать разговор, он обязательно…

– Джек, нам надо поговорить… Привет, Джек, я… – она все перебирала варианты и никак не могла решиться перейти дорогу. Сложно было сделать первый шаг, когда казавшийся идеальным план разваливался просто на глазах, даже не придя в действие.

Прохожие подозрительно посматривали на девушку, закутавшуюся в ветровку и бормочущую себе что-то под нос, точно городская сумасшедшая. Стоять так и дальше было нельзя, иначе кто-то точно вызвал бы копов, а просить Джека Уайта приехать в участок хоть и было эффектным появлением, но совершенно не тем, на которое она рассчитывала.

– Мистер Уайт сейчас в студии.

– Я подожду,– ответила Патриция. И откуда только взялась ее решительность? – И не буду беспокоить мистера Уайта, пока он не закончит.

Двери в студию были приоткрыты, и она не удержалась. Заглянула, чтобы посмотреть, как Джек работает. Сосредоточенный и серьезный, погруженный в музыку. Она играла достаточно громко, чтобы скрыть ее неуклюжее проникновение на запретную территорию. А в комнате было достаточно темно, чтобы присутствующие не смогли сразу заметить гостью.

Джек работал с Элисон. Хотя инициатива, скорее, исходила от Моссхарт. Она, не разрывая поцелуя, срывала с него рубашку. Ждать, пока он закончит, совершенно не хотелось.

Патриция осторожно выскользнула за дверь, как напакостивший ребенок. Чувство стыда буквально сжигало ее изнутри. Как она могла хоть на секунду поверить мужчине, который все никак не мог развестись со своей женой? Разве это не самый классический обман из всех возможных? Иллюзия, что когда-то он бросит ее ради тебя. Но Патти все равно мирилась с существованием другой женщины. Возможно, она способна была смириться с чем угодно большим, но не с Элисон Моссхарт. Жестокой сукой Моссхарт, которая не упускала случая задеть ее так больно, как это только возможно.

И ей удалось, наконец, ударить в самое сердце. Девушка судорожно вдохнула, будто в последние несколько минут вообще забыла о необходимости дышать. Подступающие слезы душили ее, и каждый новый вдох давался с силой. И самое страшное, ей совершенно не хотелось прилагать никаких усилий, чтобы дышать дальше.

Она выбежала из Third Man Records так быстро, будто за ней гнались адовы орды. Наверное, так и было, за ней гнались боль, раскаянье и отчаянье, потому что она совершенно не знала, как продолжать жить.

– Гори в аду, горите вы все в аду, – прошептала Патриция, делая еще один глоток. Еще один шаг на пути к тому, чтобы заглушить непрошеные воспоминания.

Патриция, когда представляла, чем бы мог заниматься Джаред Лето, была недалека от истины. Творческий процесс, который в последнее время вряд ли напоминал процесс, скорее трясину, болото, в котором утопали все попытки хоть как-то расшевелиться, наконец, пошел. За несколько дней Джей разобрал кучу записей, выбросил бумажки с откровенно дерьмовыми набросками, отложил то, что показалось ему неплохими идеями, а из оставшегося материала получилось несколько песен. По крайней мере, до записи стихи казались таковыми.

У него по-прежнему не было общей концепции альбома, многое вызывало сомнение, а мелодии, крутившиеся в голове, казались сырыми и топорными, но ведь именно для того чтобы все это обкатать и существует группа, не правда ли? Главное, что он вновь готов был засесть в студию, чтобы работать, а не создавать ее видимость. Джаред был не просто готов, он ощущал острую необходимость творить, и она была сильнее потребности спать, разводить бурную рекламную деятельность или пинать брата за то, что его девицы опять слишком долго задерживаются в их доме. А это значило только одно: время пришло.

Поворчав для проформы, все тем не менее собрались в студии по первому зову лидера группы. Без особого энтузиазма, ожидая очередные посиделки ни о чем. Особенно по этому поводу бесился Шеннон, он пропускал свидание с какой-то молоденькой русской моделью, которой налапшал с три короба о том, как жаждет видеть ее в новом клипе «марсов».

– И что на этот раз? Попсу уже слушали, инди-рок тоже. Пришло время тибетских мантр и ритуального барабана? – старший Лето развалился на диване, закинув руки за голову и надвинув шапку на глаза.