Пропавший дар

— Есть вероятность, что дар Ивана сильнее, чем все думали раньше. По сути, у него не один дар, а два. Или даже больше. Вы меня понимаете?

Я не стал говорить, что Иван может оказаться Абсолютом — это прозвучало бы слишком невероятно.

Но Макаров не поверил даже в мою осторожную версию.

— Почему вы так думаете? — недоверчиво спросил он.

— Я не могу рассказывать вам подробности, — вздохнул я. — Но следствие пришло к выводу, что Ивану никто не вредил. А ментальное воздействие есть, вы сами его обнаружили.

— И вы думаете, что Иван повредил себе сам? — уловил мою мысль Макаров. — Но для этого он должен быть менталистом!

— Да, — согласился я. — И не обязательно, сильным. Вы сами говорили мне, что хороший целитель — всегда немного менталист, верно?

— Так и есть.

Во взгляде Макарова я увидел понимание.

— Самому себе человек верит легче всего, — мягко сказал я. — И запросто может убедить себя в любой дряни. Вот Иван и убедил себя, что недостоин дара. Вы же лечите людей. Неужели никогда с этим не сталкивались?

— Сталкивался, — признал Макаров.

— Иван совсем один, — задумчиво сказал я. — У него нет друзей. Нет близких — кроме матери. Родной брат не любит и сторонится его. Отец не принимает. Такая жизнь часто делает человека злобным, или неуверенным.

— У Ивана нет злобы, — запротестовал Антон Григорьевич.

— Нет, — согласился я. — Но он очень боится. Боится, что сильный дар окончательно сделает его одиноким.

— А почему вы думаете, что это не магия забрала дар у Ивана? — сменил тему Макаров.

— Потому что магия так не поступает, — усмехнулся я. — Не дает магу уникальный Путь только затем, чтобы в следующую секунду все отобрать.

— Об этом я не подумал, — медленно сказал Макаров. — И что вы предлагаете?

— Не знаю, — откровенно признался я. — Я ведь не целитель. Но зато могу посоветоваться с вами.

— Но вы уверены в том, что говорите? — нахмурился Макаров. — А если вы ошибаетесь?

— Не уверен, — усмехнулся я. — Просто исключил все другие возможности. Ивану остается только попробовать вернуть себе дар или окончательно смириться с его потерей. Пусть решает сам.

Мы вышли на лужайку за госпиталем. На скамейке с причудливо изогнутой спинкой сидела медсестра в белом комбинезоне. Она держала в руках книгу с яркой обложкой, но то и дело поднимала глаза на своего подопечного.

Рядом скучал знакомый городовой. Стража порядка разморило на солнышке, его роскошные усы умиротворенно обвисли. Городовой был босиком и переминался с ноги на ногу.

До чего мирная картина! Только бы следователь Прудников ее не увидел, а то влетит городовому по первое число.

А потом я заметил Ивана Горчакова и сразу решил сказать ему все.

Потому что парень занимался делом.

Прямо посреди ровно подстриженной зеленой лужайки он неумело, но старательно делал гимнастику. Приседал, размахивал руками и даже пытался отжиматься.

И при этом не обращал внимания ни на сиделку, ни на городового, ни на других пациентов, которые тоже гуляли по парку.

Упражнения у Ивана выходили не очень — его нескладная фигура ясно говорила, что с гимнастикой парень не дружит.

Но вот упорство, с которым он занимался, заслуживало уважения.

Думаю, он и в целительстве упражнялся с таким же рвением. Вот почему и сумел развить дар.

Целитель Макаров попытался придержать меня за рукав.

— Не стоит сейчас рисковать его здоровьем, — сказал он.

— А когда? — спросил я. — С каждым днем Иван все больше верит, что его дар не вернется. Он может совсем потерять надежду.

На хмуром лице Макарова я увидел борьбу.

— Делайте, как считаете нужным, Александр Васильевич, — наконец, сказал он.

— Спасибо, — вежливо улыбнулся я.

Сиделка, увидев меня, бдительно встрепенулась. Потом заметила Макарова и ловко спрятала книгу за спину.

Городовой зыркнул глазами, показывая, что не дремлет. Тут же узнал меня и попытался молодцевато щелкнуть босыми пятками. Получилось не очень.

— Здравия желаю, ваше сиятельство!

Я приветливо кивнул городовому, давая понять, что оценил его старание. И пошел по лужайке к Ивану.

— Доброе утро, Иван Николаевич! Я хочу с вами поговорить.

Иван поднялся — он как раз делал отжимания — и торопливо отряхнул испачканные ладони, к которым прилипли травинки. Хотел протянуть мне руку, но постеснялся. Лицо Ивана раскраснелось, он тяжело дышал и смотрел настороженно и упрямо, словно ожидал неприятностей и был к ним готов.

Непростая жизнь ему выдалась.

— Что-то случилось, ваше сиятельство?

— Зовите меня по имени и отчеству, — предложил я. — Давайте, пройдемся.

Я медленно двинулся по тропинке, которая прихотливо огибала лужайку. Иван двинулся за мной. В нескольких шагах позади него вышагивал городовой, а последним шел целитель.

Целая процессия, с улыбкой подумал я.

— Как вы себя чувствуете, Иван Николаевич?
– -- спросил я.
– -- И какие у вас планы на ближайшее будущее?

Вопрос был несколько бесцеремонный, учитывая то, что произошло с Иваном. Но я хотел понять его душевный настрой.

— Я хочу остаться в госпитале, — ответил Иван. — Целителя из меня теперь не выйдет, я пока даже зов послать не могу. Но я смогу быть медбратом. Это лучше, чем ничего. Антон Григорьевич обещал поговорить об этом с вашим дедом… с его сиятельством графом Воронцовым.

— Это Макаров предложил вам остаться?

— Нет, я сам так хочу.

Иван Горчаков упрямо наклонил голову.

Его упорство мне понравилось. Парень не собирался сдаваться. Качество, достойное уважения.

— Я хочу расспросить вас о том, что вы делали в последнюю неделю перед церемонией, — сказал я. — Прошу вас вспомнить все очень подробно, это важно.

Я немного преувеличил. Не так уж важно, что расскажет Иван. Я хотел при помощи своей новой способности почувствовать его эмоции во время рассказа.