Прорывая мрак времён

— Цену говорите — я разберусь, задаром или нет.

— Только для тебя… — тёмные масленые глаза сверкали похотью, — пятьсот.

— Чего?

— Бензин не дешев, — оправдывался таксист заезженной фразой, — вон как цена поднять…

— Триста, и не рубля больше, — отрезала Катя.

— Э! Красавиц, — с поддельным негодованием покачал он головой, — за триста до автобусная станция довезу…

Позади копейки синяя «Toyota» нервно сигналила.

Из окна показалась коротко стриженая голова. Холодные серые глаза сверкали:

— Убери колымагу. Проехать дай! — грубо заорал мужик. — А то багажник в капот вобью…

— Щас, жди, мы едем уже, — отмахнулся таксист и оглянулся: — Четыреста и по рукам.

— Пойдёт! Триста пятьдесят — у меня евро.

Он довольно кивнул.

Водитель «Toyota» набибикивал, сопровождая каждый сигнал отборным матом. Мозг разрывался. Катя потянула ручку — замок не сработал.

— Э… не так.

Водила, пыхтя, вылез из машины. Подтянул спортивные штаны, чуть ли не до груди. Короткие ноги, округлое пузо, руки повышенной волосатости и её полное отсутствие на макушке — типичный представитель таксопарка от «народа гор». Взявшись за ручку, кряхтя, пару раз ударился бедром о дверцу и со скрипом распахнул. Нагло ухмыляясь, махнул:

— Садись, красавиц!

Хотелось бы верить, доедем…

С раскалывающейся головой забралась на заднее сидение. Потрёпанная обивка, пепельниц нет, подранные чехлы на передних сидениях. Хорошо, без мусора. Вместо магнитолы торчат голые провода. На коробке передач кобра с зелёными глазами. На треснувшем зеркале заднего вида висит «елочка», источая едкую вонь, плохо заглушающую запах пота таксиста.

Машина тронулась с жуткими тарахтением и выхлопами. Катя посмотрела в зеркало — водила, поглядывая, скалится. Проглотив язвительные слова, отвернулась к окну и закрыла отяжёлевшие глаза… Не до глупых перепалок с «шоферюгой». Устала. С прошлого вечера не спала — перелет дался тяжело, ведь после авиакатастрофы фобия самолётов. Быстрее бы домой! Вернулась, чтобы отомстить. Вчера ламия добрался до семьи — убить тварь, чего бы это ни стоило. К тому же чутьё ведет… хотя лучше бы молчало. Если бы не знала о нападении на родителей, было бы проще. Но нет, интуиция погнала в гостиницу — от боли аж слёзы брызнули… По трёхзвёздочному мотелю промчалась словно пятки горели. Ворвавшись в простенький номер, схватила телефонную трубку — мобильника нет, ламии вмиг выследят. Даже знала, что родители на даче, а не в городе — набрала заветные цифры и затаила дыхание. Сердце глухо отстукивало ритм, заглушая гудки, тянувшиеся бесконечно долго. На другом конце щёлкнуло.

— Ма! Это я — Катя… — выпалила, не дождавшись ответа.

— Катенька, ты где? Сергей… — срывающимся голосом завопила мать мимо трубки. — Катя звонит. Катенька, не молчи, — тараторила. — Ты где? Что с тобой? Тебе денег хватает?

Мамка эмоциональна как всегда. Хотя, чему удивляться? Дочь — неведомое существо. Умирает — оживает… Сбегает из больницы на второй день после очередного воскрешения — ни слуха, ни духа вот уже два года. Пресса осаждала долго — видела репортажи, читала в инете. От родителей остались только тени. Не комментировали, головы опускали — юркали в машину, за дверь, в подъезд… Куда угодно, лишь бы избавится от папарацци. Правда, мама несколько раз пыталась рот открыть — отец, шикал и утаскивал прочь.

Чего греха таить? Поэтому и сбежала — как вынести такое внимание? Сама на грани не покончить жизнь самоубийством, ведь в больнице со всех сторон прессовали. Подключена к аппаратуре, мониторы, датчики, в палате камеры, дежурные глаз не сводят. Голова разрывалась от непонимания — что происходит? Кто она? Чего все хотят? Подгадала момент пересменки, отпросилась в туалет. Там случился новый приступ обострения зрения, слуха, обоняния — вот тогда и увидела в зеркале отражение. Кошачьи глаза… Отшатнулась, вжалась в стену, едва не теряя сознание… когти с мерзким скрипом шкрябнули по поверхности, оставив белесые царапины, содрав синеватую краску. От ужаса дёрнулась. Тело жило своей жизнью — извернулось, заставив крутануться в прыжке — приземлилось на тумбе возле мойки. Мягко, бесшумно. Внутри вибрировало, организм будто сообщал: «Всё отлично! Ты — особенная!» Долго приходила в себя… Трясло, окатывало холодом. Фокусировалась… Но обратно уже не вернулась…

Катя всхлипнула. Высокая тональность голоса матери раздражала и радовала одновременно. Любила обоих, но отца… Их объединяло нечто большее, не поддающееся человеческому пониманию, другая, молекулярная связь. Это трудно понять, а ещё сложнее принять. Сердце рвалось наружу, руки дрожали — Катя на подкосившихся ногах опустилась на постель. Едкая соленая вода продолжала наполнять глаза — очертания комнаты плавали:

— Доча, ты где? — голос отца принес облегчение.

Значит всё в порядке! Шумно выдохнула. Только училась понимать интуицию, незамедлительно выполняя советы — она через импульсы в голове сообщала о беде. В эти моменты чутьё говорило, что нужно делать. Под ложечкой сосало, а в висках продолжало стучать кровь — боль, боль, боль…

— Я жива, — Катя всхлипнула. — Просто хотела извиниться, что грубила, а ещё убедиться, что с вами…

— Всё отлич…

Душераздирающий женский крик заглушил слова отца.

Мамка… Катя вскочила, до скрипа сжимая трубку в руках.

— Катька, не смей возвращаться, — прозвучал твёрдый и решительный голос отца — на другом конце захрипело. Глухой удар…и упало тяжёлое… Звонкий стук — пластик ударился об стену, и повисло шипение, царапающее мозг.

Очнулась от шока:

— Папа! Па-па! Па…па… — закричала не своим голосом.

Новый звук — злобно-клокотавший, гортанный, остановил истерику. Катя перестала дышать. Прислушалась, впитывая и запоминая тональность — найти и отомстить, даже если на это уйдут оставшиеся жизни. Волосы зашевелились, мурашки волнами побежали вверх.

— Катя, Катя… — раздался скрипучий, тянущий слова, мужской голос, заставив содрогнуться. Тварь… усмехалась?! — Ты виновата! — бросил обвинение и ожесточился: — Если не хочешь ещё жертв, приезжай. Я тебя жду.

Раздался глухой удар, и повис хрипящий звук… Перед глазами застыла чёрная пустота.

Очнулась, ударившись лбом о прохладную поверхность. Дремоту как рукой сняло. Поморщилась и открыла глаза. Стекло! Чёрт, уснула! Машину трясло, носило по дороге, словно пьяную. Впечатление, что водила специально собирал ямы и выбоины. Катя глубоко вздохнула, потёрла ушибленное место и откинулась на спинку.

— В саму деревню везти не надо, — нарушила молчание. — Там, на трассе остановка, на ней тормозните.

Таксист кивнул — улыбка расплылась шире:

— Такой, красивая, один едет. Не боишься?

— Нет, — огрызнулась. — У меня есть пара кольев в кармане. Если не произвело впечатления, то… ещё чёрный пояс по «рукопашке». Зубы вобью в глотку, пластика не поможет.

Лицо водилы поблекло:

— Какой грубая…

Проглотив ответную фразу, опять закрыла глаза. Таксист приставать не будет. Не решится — кишка тонка. Нужно обдумать дальнейшее. Чёрт! Глупостей натворила, как всегда! Примчаться на зов убийцы! Ламия ждёт, своего не упустит. А если не один? Плевать… Добраться до него, а там всё равно…

Давящая, жгучая боль расползалась по макушке — дыхание перехватило. Чутьё вновь не давало покоя. Катя, стиснув виски, зажмурилась — сноп искр пронёсся фейерверком.

— Э… — далёкий голос таксиста прорезался сквозь пробки в ушах. — Ты чего? Наркоманье всякий…

Катя, сглотнув пересохшим горлом, разлепила тяжёлые веки — боль отпускала, остался стук в голове, похожий на топот.

— Всё нормально, — ответила хрипло. — Тормози, выйду здесь.

— Недалеко осталось…

— Тормози, говорю! — сорвалась на крик. — Мне здесь ближе.