Прощайте, сожаления!

Чермных поднял телефонную трубку и набрал короткий внутренний номер.

– Александра, найди мне телефон заместителя председателя областного суда Гомазкова и заодно узнай его имя-отчество.

Если не в смысле слов, то в звуке голоса Чермных Александра что-то, кажется, уловила, и в её ответном "хорошо" ему послышалось сострадание. Спустя четверть часа она позвонила ему и сказала кратко, печально:

– Телефон Гомазкова 79-21-18, зовут его Валерий Яковлевич.

Поспешно, чтобы не забыть названный номер, Чермных набрал его. На другом конце провода долго не отвечали. Когда Чермных хотел уже бросить трубку, в ней наконец прозвучал усталый, раздражённый мужской голос:

– Гомазков слушает.

Вопреки первоначальному намерению у Чермных язык не повернулся начать разговор с вежливого обращения по имени и отчеству. Неожиданно для самого себя он заговорил с вызовом:

– Чермных из компании "Кредо" беспокоит. Вы знаете, конечно, по какому делу?

– "Кредо"? Что за "Кредо"?
– прикинулся непонимающим Гомазков.

– Разговор не телефонный. Можно встретиться?

– Сегодня в шесть вечера в моём кабинете, - вдруг сразу согласился Гомазков и положил трубку.

Время до вечера протянулось для Чермных мучительно, несмотря на все попытки занять себя работой. Он испытал сильное искушение приготовить крупную сумму в конверте и затем сунуть её Гомазкову, но вовремя одумался, сообразив, что в этом случае есть немалый риск оказаться задержанным на месте.

Без пяти минут шесть Чермных подъехал к нарядному зданию областного суда и в очередной раз с неудовольствием подумал о том, насколько безвкусно и пафосно это новенькое четырёхэтажное строение, отчасти похожее на кремовый торт, облицованное сиреневым пластиковым сайдингом, с белыми арочными обрамлениями окон и лепным горельефом богини правосудия на высоком закруглённом фронтоне, увенчанном триколором. Из входной двери навстречу ему повалила толпа клерков, судей и адвокатов, закончивших свой рабочий день. В вестибюле судебный пристав окинул Чермных подозрительным взглядом, перелистал его паспорт и позвонил Гомазкову, чтобы удостовериться в том, что позднего посетителя на самом деле ждут. Поднявшись на второй этаж, в длинном пустом коридоре Чермных без труда нашёл дверь с табличкой "Заместитель председателя суда В.Я. Гомазков".

Гомазков, плотный, довольно моложавый для своих пятидесяти лет, с едва наметившимся вторым подбородком и ещё тёмной шевелюрой, коротко подстриженной под "теннис" и лишь слегка поредевшей над выпуклым лбом, встретил посетителя пристальным, настороженным взглядом серо-голубых глаз. Он пытался казаться спокойным, однако ноздри его тонкого, чуть искривлённого носа расширились и дыхание участилось.

"Этот Чермных способен на агрессию, как загнанная в угол крыса", - подумал он.

Впрочем, риск для судьи был дозированным, поскольку приставов предупредили об опасном посетителе, а под столом рядом с его ногой имелась кнопка звонка. Так что волнение, которое испытывал он, было скорее приятным, связанным с предвкушением не столько реальной опасности, сколько развлечения.

Оправдывая ожидания, Чермных сразу повел себя как проблемный посетитель: не поздоровался и не сообщил о цели визита, а лишь принялся рассматривать хозяина кабинета молча, набыченно, с затаённой угрозой.

– Чем могу быть полезен?
– спросил Гомазков, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Да вы не стойте, присаживайтесь, пожалуйста.

Чермных плюхнулся на стул и заговорил торопливо:

– Вчера мне позвонил человек от некой ростовской компании "Фритрейд" и сказал, что я должен продать ей свой офисный центр "Плаза" очень дёшево, потому что в противном случае я получу четыре года колонии общего режима по статье сто пятьдесят девятой Уголовного кодекса.

– Вы говорите про Уголовный кодекс, стало быть, дело уголовное, - перебил Гомазков.
– А я заместитель председателя областного суда по гражданским делам.

– Вы также председатель областного совета судей, так что хотя бы по формальному основанию моё дело и вас касается. Ведь "Фритрейд" собирается манипулировать судом. К тому же человек от этой компании слишком, даже подозрительно хорошо осведомлён о моих обстоятельствах. Об этом он мог узнать только от правоохранительных органов. Как раз накануне в моём офисе проводилась выемка документов.

Чермных замолчал, выжидательно глядя на Гомазкова. Тот ответил невозмутимым, смеющимся взглядом и, помолчав, спросил спокойно, как бы всё ещё недоумевая:

– Так чего же вы от меня хотите? Если и произошла утечка информации, то вы даже не знаете, где именно. Ясно только, что виноват в этом не суд, до которого ваше дело пока не дошло. Когда оно там будет, суд во всём разберётся.

– Но для меня, в моём возрасте, с моей гипертонией, лишение свободы, хотя бы только в следственном изоляторе, равносильно смертному приговору!..

– В вашем возрасте, с вашими проблемами со здоровьем разумные люди отходят от дел...

– Значит, я должен отдать "Плазу" этому ростовскому "Фритрейду"? А с вами нельзя договориться?

По холодному, насмешливому лицу Гомазкова скользнула тень сострадания:

– Надеюсь, вы не вывалите мне на стол пачку купюр. Потому что в этом случае вас придется задержать. Что бы там ни писали обо мне в газетах, я подобными делами не занимаюсь. Будем считать, что предложения "договориться" я от вас не слышал.

Гомазков сделал совсем маленькую, почти незаметную паузу и добавил, загадочно улыбнувшись:

– Вы обратились не по адресу...

Именно эти последние слова окончательно прояснили для Чермных смысл ситуации. Гомазков гнал его договариваться с "Фритрейдом", исключая всякий иной вариант. И поступал он так, скорее всего, не только из осторожности, но и из желания сорвать крупный куш. Наличными судья брал, наверно, только у фермеров, у которых больше нечего было взять, да и то через посредников и лишь до тех пор, наверно, пор, пока об этом не написали в СМИ. На этот же раз он хочет забрать бизнес, "Плазу"...

Чермных поднялся и молча вышел из кабинета. Говорить с Гомазковым ему больше было не о чем. Они вполне поняли друг друга, почувствовали, что принадлежат к одной породе людей - тех, кто следует простому правилу: возможно всё, что не наказуемо.

Чермных многое мог бы рассказать о том, что это значит на практике. Его методы в бизнесе никогда не были безупречными с точки зрения закона, не говоря уже о простой морали. Сейчас ему почему-то вспомнилась давняя история с умышленным банкротством ТОО "Надежда", бывшего филиала швейной фабрики, а в последние годы обычного ателье почти на тысяче квадратных метров цокольного этажа пятиподъездной жилой девятиэтажки. Владея пятьдесят одним процентом уставного капитала этого ТОО, он избавился от совладелиц из числа портних, чтобы распорядиться закреплённым за ними помещением. Эту муниципальную недвижимость удалось получить в собственность довольно дёшево благодаря льготной приватизации, на которую имел право трудовой коллектив.

Какую аферу он провернул тогда вместе с назначенной им в ТОО директрисой Лоскутовой! Ловкая стерва подвела "Надежду" под банкротство, задолжав налогов и коммунальных платежей на миллионы рублей, плюс портнихам - зарплату за несколько месяцев, и оформила залог помещения ателье как гарантию возврата пятидесяти миллионов, которые от имени ТОО Чермных перечислил на выкуп этой недвижимости. После чего он потребовал возврата своих миллионов и инициировал процедуру банкротства "Надежды". Себя Лоскутова тоже не обидела: накупила квартир на деньги, вырученные от "левой" реализации неучтённой швейной продукции. И за свою жадность поплатилась: была убита ударом портновского шила в сердце...