Прощайте, сожаления!
Шрифт:
Ну вот и всё. Теперь скорее, без раздумий и сантиментов!
Чермных глубоко вздохнул, закрыл глаза, сунул в рот дуло пистолета, ощутив горький вкус и запах машинного масла, и... замер. В самой идее о том, чтобы нажать на курок и забрызгать стены и пол своего дома собственными мозгами и кровью, он вдруг почувствовал нечто до тошноты омерзительное и противоестественное. И с точки зрения рассудка это сейчас представилось совершенно неприемлемым: какой страшный и соблазнительный пример он подаст бедной Анжеле! Он с отвращением вытащил дуло изо рта, сунул пистолет в ящик стола, пошел в ванную, выплюнул в раковину горькую слюну и прополоскал рот. Из зеркала над раковиной на него смотрело жалкое лицо несостоявшегося самоубийцы: перекошенный рот, налитые кровью, слезящиеся глаза, подрагивающее правое веко... Он усмехнулся над собой, над собственной кошмарной физиономией: страдальчески развёл дряблые, гуттаперчевые губы...
11
Ещё на прошлой неделе Жилин впервые заметил появление у себя странных шариков под кожей на спине, бедре, животе. Величиной с горошину, они были плотными и слегка подвижными, как бы катались под его пальцами, но при этом оставались на месте. Они были безболезненными, но вокруг них под кожей время от времени вспыхивала и растекалась острая боль, как от ожога. Он сразу решил, что эти образования связаны с его онкологическим процессом и представляют собой, скорее всего, метастазы. Узнавать точнее в медицинских справочниках, интернете или у врача явно не имело смысла. Даже думать об этом ему было тошно. Достаточно было знания того, что он обречён. Именно об этом напоминали "шарики" - своего рода сигналы о том, что времени у него остаётся всё меньше.
А между тем к осуществлению своего замысла он даже не приблизился. Напротив: он, по всей видимости, насторожил своего врага. Дважды он пытался пройти в офис Чермных, но каждый раз охрана его останавливала на входе и затем секретарша по телефону сообщала, что тот занят и не может принять, а в третий раз хмурый охранник сразу преградил путь со словами: "Вас не велено пускать". Что же остаётся? Караулить Чермных у входа? Но его, конечно же, очень скоро заметят и вызовут полицию. Да и сил уже нет на то, чтобы часами топтаться на улице. Что ж, может быть, это и к лучшему... По крайней мере, не нужно будет иметь перед смертью дело с полицией и следователями...
Именно в то утро, когда Жилин уже было смирился с невозможностью мщения, в его квартире раздался телефонный звонок.
– Ты хочешь видеть меня, Жилин, - раздался в трубке незнакомый мужской голос.
– Не так ли?
– Кто это?
– Брось притворяться! Говорить нам до сих пор не доводилось, но ты знаешь, кто я!
– Да... Знаю, наверно... И на самом деле хочу видеть...
– Так приходи ко мне сегодня в мой дом в посёлке Дубрава, улица Крайняя, три. Это двухэтажный коттедж с пристройками на краю посёлка, возле леса. Стены бежевые, крыша из бордовой металлочерепицы. Я весь день буду в доме один. Доехать туда можно от автовокзала автобусом сто шестнадцатого маршрута. Третья остановка после моста через Волгу.
Прежде, чем Жилин мог ещё что-то сказать, его собеседник положил трубку. Жилин добрёл до своей койки и свалился на неё, вдруг ощутив себя совсем обессиленным. Он пролежал в полной прострации, смежив веки, часа полтора, но сознание его всё это время бодрствовало. Он как бы копил силы для последнего оставшегося ему дела, следя сквозь ресницы следя за тем, как его комната постепенно наполнялась светом. Наконец он поднялся, заставил себя без чувства голода и даже с отвращением к пище съесть бутерброд с колбасой и выпить стакан чая, затем медленно оделся. Из-за того, что в последнее время его мучил озноб, он снова, как и в предыдущие дни, надел длинную чёрную куртку Termit из утеплённой ткани с капюшоном. Чёрные брюки от костюма, в котором он ходил в училище, дополнили его траурный вид. Такая одежда была подобрана вовсе не с какими-то мрачными замыслами. Просто чёрный цвет он считал практичным, строгим и скромным, самым подходящим для него как педагога.
После того, как в карман куртки он положил норвежский охотничий нож Helle с берёзовой рукояткой, в кожаных ножнах, в его мозгу что-то замкнуло. Он пришёл в состоянии лихорадочного беспокойства, мучительного нетерпения. Сквозь одежду он каждый миг чувствовал на своём теле трёхслойный клинок длиной одиннадцать сантиметров, который тревожил, бередил его, точно огромная заноза, которую непременно нужно было выдернуть. Которая могла успокоиться только в одном месте - в сердце Чермных.
На автовокзал Жилин отправился пешком, благо расстояние было невелико. В сумрачном кассовом зале он купил билет на пригородный автобус и затем минут сорок дожидался его,
сидя на диване. В полупустом салоне он выбрал место поближе к двери и за все полчаса, что был в пути, ни разу не посмотрел в окно, даже на середине моста через неприветливую, подёрнутую свинцовой рябью стремнину Волги. Возле дорожного указателя "пос. Дубрава 0,3 км" автобус притормозил, и Жилин вышел. В той стороне, куда указывала стрелка указателя, чуть в низине, лежал посёлок из полусотни коттеджей. Дальняя часть его, примыкавшая к лесу, была, видимо старой: там все дома, красивые, как на картинке, выглядели обжитыми. А ближе к дороге можно было видеть коттеджи на разных стадиях строительства. По свежему асфальтовому полотну Жилин направился к посёлку, силясь издалека отыскать взглядом бордовую крышу дома Чермных, и довольно скоро это ему удалось. Усадьба предпринимателя по мере приближения к ней выглядела всё значительнее. При виде чужого тщательно обустроенного и расточительного комфорта Жилин испытал прилив злости и почувствовал себя бодрее. Разве не умение Чермных хорошо зарабатывать сделало его неотразимым для несчастной Натальи?..Вокруг дома оказался высокий решетчатый забор с заострёнными прутьями, похожими на копья. На калитке в кованых воротах Жилин заметил панель домофона и нажал кнопку вызова. Спустя несколько мгновений из динамика домофона низкий голос спросил: "Кто?" Жилин назвал себя, и тот же голос сказал: "Проходите в дом, на второй этаж". Калитка беззвучно открылась. По дорожке, выложенной зеленоватой плиткой, Жилин прошёл к дому и перед дверью с пластиковым покрытием под бук немного помедлил, вслушиваясь, затем решительно повернул рукоятку. В пустом вестибюле прямо перед ним была лестница с дубовыми перилами. Жилин торопливо поднялся по ней и оказался в коридоре, который вёл к открытой двери кабинета. Оттуда, сидя за огромным столом, на него смотрел Чермных. Жилин молча вошёл в кабинет и уже там разглядел своего врага: перед ним был грузный старик с серым лицом, глянцевой плешью и мёртвым взглядом. Поражённый, Жилин вспомнил, что мельком видел его полгода назад, и тогда он показался совсем другим, бодрым и жизнерадостным. На столе перед Чермных лежал небольшой пистолет, похожий на игрушечный.
– Сядьте, - Чермных указал на стул, стоявший сбоку от стола, слегка отодвинутый, как если бы на нём кто-то недавно сидел.
– И учтите, что пистолет заряжен и курок взведён. Я знаю, что вы опасный человек. С чем пожаловали?
– Вы знаете, наверно, что моя жена умерла...
– Да, я знаю это.
– Точнее, она погибла... И после ее смерти я нашел спрятанные ею ваши старые письма, из которых узнал про вашу связь...
– Ну так чего вы от меня хотите? Прошло много лет, мы оба уже старики. Вы, кстати, выглядите очень неважно.
– Я болен раком. Мне осталось жить месяц-полтора. И на краю могилы я оказался лишён самого дорогого - своей дочери и благодарной памяти о Наталье.
– Вы думаете, что Ольга не ваша дочь?
– Словно в этом могут быть какие-то сомнения...
– Я сочувствую вам. Жалею, что так получилось. Ах, как душно! Надо открыть окно...
Чермных тяжело поднялся, подошёл к окну, открыл его и на миг задержался, вдыхая прохладный влажный воздух с растворёнными в нём горчащими запахами мокрой коры и жухлой листвы. Жилин рывком метнулся к пистолету, схватил его и навёл на Чермных. Тот обернулся и спросил с улыбкой:
– Ну и как это соотносится с вашей философией? Или вы философ только по должности?
– Сядьте, и я отвечу на ваш вопрос. Я как раз хотел объясниться. Я тоже сяду. Мы оба не здоровы, нам тяжело стоять. Вот, так-то лучше. Вы не задумывались над тем, сколь многим вы ненавистны? Вы ломаете человеческие судьбы запросто, для мимолётного удовольствия или небольшой выгоды, как будто срываете цветы. Вы ведёте себя как хозяин жизни, вокруг которого не равные вам люди, а всего лишь носители определенных полезных вам функций, потому что иных вы не потерпите рядом с собой. Вы шутя разбили жизни многих, в том числе и моей жены...
– Я любил Наталью!
– вскричал Чермных.
– Вам не понять того, ограниченный вы человек, что можно любить женщину, с которой не связан брачными узами, притом - страстно и нежно!
– Ну да, мы, простые люди, слишком ограниченны для того, чтобы делать деньги и крутить любовь с чужими жёнами, и даже для того, чтобы по-настоящему любить своих собственных!
– вымученно, одними губами улыбнулся Жилин.
– И только вы, нувориши, знаете во всём толк!
– Если уж хотите правды, то Наталья никогда не была вашей на самом деле. Ей в тягость было жить с вами. Я её даже не соблазнял - она сама потянулась ко мне. Она говорила мне, что вы тоскливый зануда и что она не любит вас. Я подарил ей радость любви... А что касается "нуворишей" и "простых людей", то такой пошлости я от вас не ожидал. Социальный протест - это всё, к чему сводится ваша философия?