Прощайте, сожаления!
Шрифт:
Внезапно ей в голову пришла идея: а что, если воспользоваться своим умением воспроизводить подпись Чермных и оформить на своё имя договор аренды "Плазы"? Всего на десять месяцев, с первого ноября по тридцать первое августа будущего года? И датировать его, допустим, двенадцатым октября - это за одиннадцать дней до гибели Чермных? По закону договор аренды действует и после смерти арендодателя. К тому же Анжела может вступить в наследство не ранее, чем через полгода, так что в ближайшие месяцы в "Плазе" не будет настоящего хозяина. И в любом случае оспорить этот документ, даже нигде не зарегистрированный, будет не так-то просто. Ведь подобные краткосрочные договоры в государственной регистрации не нуждаются. Она это знает точно, потому что готовила для Чермных такие же бумаги. Не обязательно их заверять и у нотариуса - достаточно подписей сторон.
Она ещё на самом деле ничего не решила, а лишь затеяла сама с собой игру, представив себя хитрой мошенницей. Чтобы вполне войти в эту роль, требовался важнейший реквизит - поддельный документ. Хорошо, сейчас она его и состряпает! На миг она задумалась: писать ли весь текст от руки или напечатать его на принтере? И сама же усмехнулась над собой: к чему лишние заморочки? Писать своим обычным почерком смысла нет, а воспроизводить в большом тексте почерк покойника слишком сложно и опасно. В принципе даже долговую расписку можно напечатать на принтере, а уж арендный договор - и подавно. Как-то заглянув в интернет, она там нашла разъяснение адвоката для потенциальных жертв мошенников: оказывается, злоумышленнику совсем не обязательно писать от руки весь текст документа - достаточно напечатать его на принтере и только подделать подпись, после чего бремя доказательства в суде того, что это фальшивка, ляжет на ответчика. Тот же адвокат посетовал на то, что правоохранительные органы практически никогда не возбуждают уголовные дела по фактам выявления поддельных долговых расписок и иных документов.
Успокоенная, Александра набрала на компьютере текст арендного договора и, как первоклассница, высунув от напряжения кончик языка, подписала бумагу от имени Сергея Чермных, а затем и от своего собственного. "Автограф" покойника получился ничуть не хуже, чем на тех счетах и актах, которые прежде она оформляла от имени шефа. Но всё-таки больше всего её утешало то, что решение пустить в ход эту бумагу ещё не созрело. Более того, она до конца не верила в то, что ей придётся воспользоваться фальшивкой. Это зависело от Анжелы. Быть может, та всё-таки не посмеет выставить её из "Плазы" до конца недели, как обещала. Если не решится, будет ясно, что и слова о намерении истребовать в ближайшее время три миллиона долга - пустая угроза. В глубине её души теплилась надежда на то, что до суда дело не дойдёт, что Анжела проявит если не милосердие, то хотя бы благоразумие: ведь неосмотрительно загонять в угол даже такое слабое существо, как она, Александра, одинокая и немолодая женщина.
15
Каморин ждал вызова на допрос по делу об убийстве Чермных, поскольку не сомневался в том, что следователь дознается о его былой близости с любовницей убитого. Ведь в редакции "Ордатовских новостей" об этом должны были догадываться многие. При том, что ни он, ни Александра отнюдь не афишировали тогда свои отношения, внутри маленького коллектива утаить их было невозможно. Так что за отсутствием явных улик следствие непременно воспользуется этой зацепкой и "загребёт" его в свою разработку. Он заранее переживал из-за отсутствия у него алиби: почти весь день убийства, пятницу 23 октября, он провёл дома и только вечером ненадолго вышел из дома для того, чтобы купить продуктов в ближайшем магазине. Дневное затворничество случилось из-за спешной работы в ночь на 23 октября над материалом для субботнего номера, который он дописал около восьми часов утра и отправил из дома в редакцию по электронной почте, а затем до вечера отдыхал. Анжела позволяла ему оставаться дома после ночной работы, когда не было новых срочных
заданий.И всё-таки он вздрогнул, когда утром девятого ноября к нему подошла коммерческий директор Инна Стефанович и негромко, печально сказала:
– Дмитрий Сергеевич, вас к телефону...
Каморин пробормотал "спасибо" и направился к телефону на столе коммерческого директора, совершенно уверенный в том, что будет говорить со следователем. Хотя печалиться Стефанович могла, в принципе, и в связи с ожиданиями скорой кончины "Ордатовских новостей", предчувствие не обмануло его.
– Это Каморин Дмитрий Сергеевич?
– спросил в трубке властный мужской голос.
– Да.
– Прошу вас зайти в отдел полиции по Октябрьскому району к следователю Бурило. То есть ко мне. В надежде на сотрудничество обращаюсь неформально, без повестки. Сегодня можете?
– Могу. Ближе к вечеру. Нужно ещё статью сдать...
– Ну и прекрасно. Жду.
Следователь Бурило оказался капитаном юстиции ещё довольно молодым, с густой, тёмной шевелюрой, но уже грузным, налитым той крепостью переспелой мужской плоти, которая через год-другой обречена закиснуть и обрюзгнуть. Ничто не дрогнуло на его лице, когда Каморин вошёл в его кабинет, оглашаемый звуками радио. Он лишь бросил на посетителя настороженный, чуть тоскливый взгляд основательно замотанного служаки. Но когда Каморин назвал себя, лицо следователя изменилось. Он указал на стул напротив своего стола и принялся разглядывать посетителя с живым любопытством. Каморину показалось даже, что в глазах следователя зажглись злые искорки. Смущённый, почти испуганный, журналист подумал о том, что Бурило, наверно, уже многое о нём известно.
– Знаете ли вы об ответственности за дачу ложных показаний?
– насмешливо, слегка нараспев начал Бурило, как говорят заики, желающие скрыть свой недостаток.
– Это равнозначно укрывательству преступления и наказуемо по статье триста седьмой Уголовного кодекса...
Каморин кивнул и с удивлением отдал себе отчёт в том, что следователь и не подумал выключить или хотя бы приглушить репродуктор, из которого продолжало вещать "Радио России".
– Где вы были днём 23 октября?
– Отдыхал дома, потому что в ночь на 23 октября писал срочный материал для газеты, который утром отправил в редакцию по электронной почте.
– А почему вы так хорошо помните спустя полмесяца о том, что делали именно 23 октября?
– Потому что в этот день был убит Чермных.
– Вы ожидали, что вас будут спрашивать о том, что вы делали тогда?
Каморин вдруг почувствовал что ему стало трудно соображать. В его уши бубнил голос диктора из репродуктора, следователь сверлил взглядом, кровь горячо прилила к голове... Он с трудом отыскал и выдавил из себя ответ:
– Я не исключал этого.
– Не объясните ли, почему?
Каморин осознал, что звуки радио мешают ему думать и что это, наверно, и нужно следователю. Едва ворочая коснеющим языком и плохо слыша себя, как если бы голос его звучал откуда-то из-под спуда, он сказал:
– У меня прежде были близкие отношения с Александрой Петиной.
Бурило наморщил нос и спросил ещё насмешливее:
– Не соблаговолите ли пояснить для малосведущего человека, как это может быть связано с убийством Чермных?
– Александра в последнее время играла важную роль в его жизни...
– То есть она была для него не только коммерческим директором?
– Возможно.
– Стало быть, вы допускаете в этом деле мотив мести?
Хотя голова его уже раскалывалась от боли, Каморин поразился безумию ситуации: он сам объясняет следователю причину, по которой мог бы убить Чермных. Как выбраться из этой ловушки? Помолчав, медленно, с трудом подбирая слова, он ответил:
– Допускать можете вы, а я заявляю, что у меня такого мотива не было и я не убивал Чермных.
– Хорошо. А может ли кто-то подтвердить, что вы весь день 23 октября провели дома?
– Нет, потому что я живу один и никто ко мне не приходил.
– То есть у вас нет ни жены, ни любовницы, ни детей?
– Нет.
– В вашем возрасте это довольно странно...
Следователь сделал долгую паузу, как бы давая время Каморину проникнуться значением этих слов и осознать, насколько на самом деле он подозрительный, не внушающий никакого доверия человек.
– Вот что, - как бы делая вывод, сказал наконец Бурило.
– Сегодня мы на этом закончим. Я кратко записал ваши показания, подпишите на каждой странице. И затем можете быть свободны.