Проще, чем анатомия

Раиса рассказывала, сама понемногу увлекаясь. Человек, который умеет так видеть, поймет. Если бы Раису послали на работу куда-нибудь за тысячу километров от Брянска, она бы сейчас не раздумывая согласилась.

– Я люблю землю в холодных рассветах,

в ночных огнях,

все места, в которых я еще никогда не

жил.

Если б мне оторвало ноги,

я бы на костылях,

все равно,

обошел бы все, что решил.

– негромко, но с чувством прочитал Алексей Петрович.

Раиса смотрела на него с удивлением и восторгом:

– Вы тоже стихи любите? А чье это?

– Симонов, про Баин-Цаганское сражение.

Майор, который командовал танковыми

частями

в сраженье у плоскогорья Баин-Цаган,

сейчас в Москве,

на Тверской,

с женщиной и друзьями

сидит за стеклянным столиком

и пьет коньяк и нарзан.

– Примерно как мы сейчас. Хотя он прошел через такое, что мы и близко представить себе не можем.

– Халхин-Гол… Так вот это про что. А ведь я читала Симонова, только это мне не попадалось.

– Еще не издали. Мне посчастливилось в Москве послушать.

– Самого Симонова?

– Да. Думаю, скоро издадут. Оставьте адрес, куплю - пришлю, а то пока-то до Брянска дойдет...

– Обязательно. Надеюсь, успеют, пока лето. Начнется осень, простуды - будет не до книг. Осенью и зимой я мало читаю. Вы говорите, “не можем себе представить.” Кажется, человеку гражданскому, вообще сложно понять, что такое война. А тот, кто видел, никогда об этом не расскажет всего. Мой брат прошел Финскую, вернулся с орденом Красной звезды. Но со мной он никогда о войне не говорил. Разве что какие-то забавные случаи рассказывал, вроде баек на охоте, которые он и так любит. Он в лесничестве работает и живет на кордоне.

– Кое-что и военному понять сложно. Подбитый танк загорается не сразу, а у броневика и броня тоньше, и бензобак прямо в боевом отделении, вспыхивает мгновенно, экипаж даже люки открыть не успевает… А остальные, видя это, продолжают атаку. Тогда, у Баин-Цагана, японцам не дали закрепиться на плацдарме. Какой ценой, точно не знаю, но по тому, что слышал и читал - страшной!

Повисла пауза. Раиса задумалась и смотрела на собеседника поверх бокала. “Он ведь был на войне, хотя и на другой, - подумала она.
– Примеряет к себе, не придется ли снова… А вдруг?”

– Вы думаете, нам это снова еще предстоит? Ведь не зря нас, гражданских медиков, учат военной медицине, - спросила Раиса напрямик, готовясь не услышать точного ответа. Потому что есть вещи, которые гражданским говорить не положено. И вообще, военной тайны никто не отменял!

– Сегодня точно нет, - он усмехнулся, - после обеда ни один порядочный полководец войны не начинает, а после ужина - тем более! А если серьезно… Европа не горит, но тлеет и дымится. Может, полыхнет завтра. Может, через неделю. Может - через полгода, год или пять. А может, затушат, заболтают, и успокоится все лет на двадцать-тридцать… Но вот тут сомнительно.

У Раисы екнуло сердце. Что-то знают военные люди. Что-то такое, что гражданские узнают в последнюю очередь. Даже, когда брата призвали, ей не было так тревожно. Хотя нет, вряд ли от нее сейчас что-то скрывают. Наверное, товарищи маршалы и генералы, те понимают, что к чему. Врачам потом сообщат, когда надобность возникнет.

– Меня призовут, - сказала Раиса строго.
– Но впрочем, даже если нет, я все равно пойду, добровольцем. Это наш дом. Я еще помню, как мы его строили. За него отец наш с Володькой погиб, революционер. Этот дом мы будем защищать. Каждый на своем месте, как в армии положено!

Получилось как-то уж совсем как в газетах пишут, но других слов Раиса подобрать не смогла.

– Мы умеем жертвовать жизнью

только одной

своей.

Но зато эту одну трудно у нас отобрать.

Видимо, забывшись, как и в Москве бывало, Алексей Петрович произнес эти строки на “лекторской” громкости. На их столик обернулись и Раиса поймала сразу несколько взглядов - от уважения и надежды до страха, и даже неприязни. Захотелось тут же уйти или хотя бы закрыть лицо руками, но Огнев улыбнулся одним взглядом и перешел на прежний тон.

– Хорошо сказали, Раиса Ивановна! И, когда потребуется, сделаете не хуже, я уверен. Но.. слушайте, сейчас принесут мороженое. С орехами, взбитыми сливками и жареными в карамели фруктами. Менее военной еды придумать трудно - говорят, у американцев на крупных кораблях есть специальные отсеки в холодильниках для мороженого, но уж на что они богатые и с причудами, а мне с трудом верится! Но даже у них к мороженому крымского десертного вина не подают. Давайте о чем-нибудь курортном, пока время есть! Вы вообще из санатория выбирались? Под парусом ходили? Севастопольскую Панораму видели?

Увы, под парусом Раисе ходить не пришлось. А в Севастополе она видела только Приморский бульвар, пристань Третьего Интернационала, которую старожилы так и зовут Графской, и памятник затопленным кораблям. У которого, как и всякий курортник, сфотографировалась, и этих карточек теперь ждала почтой в Белые Берега. Одну себе оставит, другую - брату отошлет. Но о том, что успела повидать, она рассказывала с удовольствием, ведь если не делиться впечатлениями от увиденного, это лишь половина радости.

А еще рассказывала о Брянске, о зеленых улицах, о закатах над Десной и о том, как ходили в детстве за орехами и брат вырезал из ветки орешины орехоколку. И про речку Снежку, которая течет сквозь белый песок и потому на любой глубине совершенно прозрачная. Белые Берега потому и белые, что стоят на ней.

– Сейчас кажется, лучше города у моря ничего на свете быть не может! Но если будете в наших краях, я вам обязательно Брянск покажу. Даже у нас есть, на что взглянуть!

– С меня тогда в следующий раз севастопольские музеи и море. Не с берега, а настоящее. Так, а во сколько у вас поезд?

– В половине двенадцатого

– Тогда добивайте мороженое, и пойдемте к машине. Не то, чтобы бегом, но уже и не нога за ногу. Тамара! Счет, пожалуйста.

“К машине?” Раиса вновь почувствовала, что краснеет. Ее, на вокзал, и вот так, машиной с водителем? Но отказываться глупо и, если честно, поздно. Последний автобус уже ушел.

Глава 3. Брянский район, поселок Белые Берега. 22 июня 1941 года

Из Крыма вернуться домой, на Брянщину, все равно как из лета вывалиться в осень. Июнь выдался холодным и сырым - ходили в пальто. Дожди как зарядили чуть не с конца мая, так и никакого проблеска! А потому в воскресенье Раиса, обычно встававшая рано даже в выходные, провалялась часов до девяти. Дождь, бьющий по подоконнику, убаюкал. Под него всегда хорошо спится. Проснулась, недовольная собой: на огород собиралась, когда еще успеешь! В понедельник опять дежурство во вторую смену поставили, а возиться в земле перед работой она никогда бы не стала. Хочешь – не хочешь, а поднимайся.