Проще, чем анатомия

К полудню как будто куда-то приехали - остановились, слышно было, как впереди шумно спорили несколько голосов, но слов не разобрать. Канонада, по сравнению с утром, вроде приблизилась, но опять доносилась со всех сторон. В машину погрузили одного лежачего раненого, шестерых сидячих, и с ними перепуганную девушку в форме. Волосы растрепаны, гимнастерка вся в земле и двух пуговиц у ворота не хватает.

Девушку звали Валей. На петлицах у нее были вроде те же знакомые змеи, но оказалось, она из ветеринарной части. Куда девалась та часть и почему она сама здесь, Валя объяснить не могла. Раиса вообще мало что сумела узнать от нее, кроме имени и того, что нынче утром она попала под бомбежку. Валя рассказывала, дрожа и заикаясь. Как налетели с утра "эти... с сиренами", как понесли испуганные лошади... Дальше Валя не помнила, кажется ее слегка засыпало землей, но нашли, откопали и подсадили на полуторку. Хотя она цела, "чесс-с-с-слово, ни царапины!", только на левое ухо оглохла.

“Наверно, куда-нибудь начальство ее пристроит, - думала Раиса, слушая сбивчивый рассказ Вали, которая все повторяла, как “у-утром налетели”.
– Нам-то эта красавица зачем? Человек, он все-таки не лошадь”.

В дороге Валя пыталась как-то помогать, но скоро стало ясно, что толку от нее шиш да маленько: и повязку толком наложить не умеет, и руки ходят ходуном. “И как таких малохольных в армию-то берут? Хотя, верно, сейчас туда всех берут.”

Колонна внезапно развернулась и поехала обратно. Это Раисе категорически не понравилось - от хорошей жизни взад-вперед не мотаются.

Свою пулю, говорят, не услышишь. Вот и колонна своё не услышала - команду “Воздух!” не подали. В уши ввинтился пронзительный свист, а затем и впереди, и позади ударило так оглушительно и страшно, что, Раисе показалось, что из нее дух выбило одним звуком.

Уши наполнились противным звоном, в голове шумело. Все разворачивалось перед глазами медленно, как в дурном сне. Шедшая следом машина завалилась в кювет, из открывшейся двери выскочил водитель, тут же споткнулся и упал на дорогу, раскинув руки. А их полуторка, кренясь так, что раненые, беззвучно крича, попадали с лавок, а саму Раису прокатило по тенту мало что не до крыши, понеслась вперед, прыгая на ухабах. Криво, косо, как взбесившаяся лошадь, о по обочине, почти без дороги, мимо огромного костра, в котором угадывалась разбитая “эмка”. Наконец машина круто свернула с дороги, царапая днищем бурьян, дотянула до опушки леса и там встала.

Едва Раиса с Валей успели устроить раненых и понять, что все вроде бы целы, как к заднему борту подбежал водитель, бледный, засыпанный блестками битого стекла, с окровавленными руками. Сквозь медленно рассеивающийся звон прозвучало страшнее свиста бомб: “Врача ранило! Плох, смотреть страшно!”

Раиса сиганула вниз, ударилась пятками и щелкнула зубами. За ней, откинув борт, полезла Валя, неуклюже таща сложенные носилки.

Раненый военврач сидел около машины, спиной к колесу. Бледный до синевы, дышал с трудом и взгляд его был страшен - тоскливый и направленный в бесконечную даль, туда, где верующие видят кто рай, кто ад, кто еще чего.

– Сейчас, сейчас!
– захлопотала Раиса.

Все шло не слава богу, и нож в мерзком на вкус солидоле пришлось открывать зубами, и руки скользили, и заводская заточка оказалась “едва острее валенка”.

Наконец, где разрезать, где разорвать гимнастерку на раненом получилось.

– Потерпите, сейчас перевяжем, все будет хорошо!

Она говорила как с любым больным, успокаивающим ласковым шепотом. И сама не верила привычной своей скороговорке: настолько плохо он выглядел. Рана показалась совсем небольшой, так, царапина на груди, кровит совсем немного. А вот состояние раненого пугало. Казалось, он почти не может дышать, губы посинели, враз ввалились глаза. Что с ним? Контузия? Раиса понятия не имела, как та должна выглядеть. Пневмоторакс? Не похож, его-то она знает, ножевые им привозили, тогда кровь пенилась бы вокруг раны, а тут все чисто. Все равно, герметичную повязку, с клеенкой от индпакета и скорее везти дальше!

– Сейчас перевяжу, легче станет, товарищ доктор!

– Военврач… третьего… ранга… - проговорил раненый с видимым трудом.

“Хотя б понимает! Да хоть чертом в ступе назовись, только не помирай!”

– Все в порядке, товарищ военврач третьего ранга, - устроив подушечку индпакета на ране, Раиса пыталась вспомнить что-нибудь успокаивающее.
– Рана… с малой зоной повреждения.

Раненый сердито дернул бровью:

– Тампонада… сердца… безнадежен… уничтожайте… документы… уходите… Поливанова… за… старшего…

Похоже, только на необходимости передать командование военврач третьего ранга и держался, потому что сразу обмяк, глаза помутнели. Раиса, прижав пальцы к его шее, беспомощно чувствовала, как пульс бьется все быстрее и слабее. Через несколько минут и эти слабые удары прекратились. Молодое, еще мальчишеское лицо медленно, от корней волос, от царапины от бритья на острой скуле, залила спокойная ровная желтизна.

“Вот значит, что ты такое - огнестрельная рана. С виду царапина, а на самом деле - смерть. И впрямь, куда опаснее, чем выглядишь”, - вспомнила Раиса обучение в Москве. Не последний раз она такое видит. Не раз еще придется. Эх, зачем конспекты оставила дома?..

Она закрыла умершему глаза и медленно выпрямилась. За спиной чуть слышно всхлипнула Валя. Раиса оглянулась - та стояла, прижав кулаки к щекам и мелко дрожала. Расстегнутая санитарная сумка на плече съехала на бок.

– Тихо! Некогда реветь!
– Раиса встряхнула Валю за плечи.
– Утрись и застегнись, и давай в кузов. У тебя живые там, поняла?!

После обернулась к водителю. Похоже, он отделался только мелкими порезами от разбитого стекла. Ну и страху натерпелся. Прислонившись к борту “полуторки”, водитель пытался закурить, но никак не мог поджечь папиросу, пальцы тряслись, спички ломались одна за другой.

– Вы не ранены?
– на всякий случай спросила Раиса. Он только головой мотнул:

– Стекляшками посекло… ах ты ж… мать твою… Что ж мы теперь-то… не даст ведь высунуться на дорогу. Налетит еще раз - и крышка!

– Лопата есть?
– перебила она.

Получив хоть какое-то понятное задание, водитель засуетился. Лопата нашлась, и пока он копал могилу под приметной березкой со срезанной осколками верхушкой, Раиса развела костерок и, как приказано было, сожгла все документы, которые нашлись. Даже инструкцию от “полуторки”, что была у водителя под сиденьем. Заглянула в документы погибшего военврача: “Данилов Сергей Николаевич. Город Ленинград”. Двадцать семь лет - ничего себе, а выглядел мальчишка мальчишкой. Раиса пообещала себе запомнить и имя, и город, и даже адрес… какая-то “линия”. Но адрес к вечеру выскочил из памяти, остались там только имя да звание.

Еще осталась маленькая фотокарточка, где погибший военврач был снят вместе с хорошенькой круглолицей девушкой в белом вязаном берете на светлых кудряшках. Эту карточку Раисе очень жалко было отправлять в огонь к остальным документам. Но сохранить не рискнула. Такое уж точно не должно достаться врагу! При мысли о том, как немцы будут рассматривать карточку и отпускать сальные шутки, аж передернуло. О погибшем она по начальству доложит как надо. Знать бы еще, где оно теперь, то начальство, которому можно что-то доложить... Где хоть один врач, чтобы передать раненых? Ни Раиса, ни Валя ничем им сейчас не помогут. Ни знаний, ни инструментов! Еды-то - что у раненых с собой.

Пришел водитель, сказал, что все готово. Раиса последний раз посмотрела в спокойное отрешенное лицо Сергея Данилова, военврача из города Ленинграда.

“Первый убитый на войне, которого я хороню. Ой, не последний!” - она решительно сняла с его ремня кобуру с наганом и повесила на свой. Еще секунду подумала - и прихватила кожаную сумку с лекарствами.

Схоронили, постояли с минуту над свежей могилкой, сняв пилотки, и поехали.

От колонны и след простыл, только несколько машин еще догорали либо валялись в кювете. Вечерело.