Прошедшие войны

Он подошел вплотную к Арачаеву, взял за локоть отвел в сторону, как бы сторонясь председательского стола.

— Я тебе забыл сказать, — шептал он перегаром в ухо Цанка, — ведь Белоглазова то ли перевели, то ли посадили, но то, что нет его в нашем районе, это точно. Так что и наши дела худы… А ты со своей директоршей пристал.

Наступила пауза, оба оценивали ситуацию, делали хладнокровный вид, хотя внутри у Цанка что-то дернулось, даже напоминание об органах власти вызывало в нем неприятные, какие-то надрывающие чувства. Тем не менее улыбнулся, махнул рукой.

— Туда ему и дорога, дай Бог, чтобы всех их отсюда убрали.

— Что ты городишь? Говорят, он был более-менее человечным, а кто будет взамен, кто знает?

— Брось ты об этом, — пытался уйти от этого разговора Арачаев, — ты мне транспорт дашь или нет?

— Ой, как вы мне все надоели. Думаешь, ты один, приятель? Вся округа в колхоз просить приходит.

— Я-то ведь не для себя. Ведь директора школы везем, а она, говорят, молодая, красивая, умная, русская… Наших детей учить она будет.

— Как ты мне надоел? Ладно, дам, только отстань.

Они попрощались, и Цанка уже выходил из конторы, когда его догнала секретарь председателя с просьбой вернуться.

— Так давай выпьем по сто грамм, — говорил Диндигов Цанке, доставая из тумбочки начатую бутылку водки, скудную закуску. — А то в первый раз ко мне зашел и без угощения — даже неудобно.

Выпили по одной, быстро пропустили вторую — говорили о погоде, урожае прошлом и будущем, и вдруг Диндигова озарило:

— Слушай, Цанка, что мы будем зря телегу гонять в Шали и обратно, ведь я должен завтра туда по делам ехать. Может быть я и привезу ее… Давай письмо… — он с трудом прочитал текст. — Эллеонора Витальевна. Ну и имя! Так значит, говоришь, молода и красива?

— Да, — кивнул Цанка.

— Ну ладно, не будем ведь мы на простой телеге везти директора школы, тем более женщину, да еще русскую… Сделаем по-человечески, я сам заеду, на бричке привезу… Так что не волнуйся…

После этого вышел Арачаева провожать до дверей конторы. Хлопал по плечам, как друга, радовался. А через день в ранних сумерках у калитки школы остановилась знакомая бричка. Дежуривший в школе Цанка по звуку понял, что приехал председатель, не выглядывая в окно, выбежал встречать гостей. В дверях в упор столкнулся с Диндиговым. Глаза председателя горели гневом.

— Ты негодяй, — проворчал он, — «красавица-красавица», какая к черту красавица — пугало огородное.

— Ты что шумишь? — перебил его Цанка.

— Как не шуметь? Из-за твоей брехни два дня мучился… Какой она директор — с голоду вот-вот помрет.

— Да перестань ты, — толкнул председателя Арачаев, — вдруг она понимает.

— Ни черта она не поймет, не здешняя… Короче, забирай свою «красавицу», врун несчастный.

Из-за спины Диндигова показалась тень. Цанка мельком бросил взгляд и сам ужаснулся — перед ним стояла высокая, точнее даже просто длинная, худющая девушка, в очень коротком, куцеватом, поношенном тонком пальтишке. На ногах поверх не по размеру больших, залатанных в пятках шерстяных носков домашней грубой вязки были одеты поношенные грубо перешитые летние штиблеты.

— У тебя водка есть? — отвлек Цанка от девушки вопрос Диндигова.

— Нет, — продолжая с удивлением смотреть на нового директора, ответил отвлеченно Цанка.

— Никогда у тебя ничего нету, — пробурчал недовольно председатель, потом, обращаясь к своей попутчице, на русском языке сказал короткое «До свидания» и тронулся к выходу со школьного двора.

— Погоди, а ее вещи? — крикнул вдогонку Арачаев.

— Все ее вещи в ее руках, — не оборачиваясь, крикнул Диндигов.

Цанка только теперь обратил внимание на маленький сверток в руках приезжей.

— Я Арачаев Цанка — сторож и истопник в этой школе, — сказал четко, по-военному он, — добро пожаловать в начальную школу Дуц-Хоте.

— Здравствуйте, — мягким, грудным голосом ответила девушка, чуть улыбнулась, — меня зовут Кухмистерова Эллеонора Витальевна.

— Заходите, — он широко раскрыл дверь, пропуская вперед нового директора.

Размещающаяся в бывшей мечети начальная школа Дуц-Хоте имела всего шесть комнат и подсобку, вроде кладовой, где обычно жили сторожа Цанка и его сменщик — глубокий старик Мовтаев Макды. Одна из комнат была отдана под учительскую, в ней сидели четыре полуграмотных местных учителя, завхоз, и еще одна маленькая комнатенка была оборудована под кабинет директора, туда и провел Цанка Эллеонору Витальевну.

— Сегодня одну ночь Вы проведете здесь, а завтра завхоз предложит Вам жилье, — сказал Цанка, проводив девушку в кабинет директора.

Кухмистерова растерянно огляделась, в помещении было темно, мрачно, сыро. Через минуту Цанка принес керосиновую лампу, стало чуть веселее, живее.

Кабинет директора представлял собой четыре голые стены с портретом Ленина, тусклое маленькое оконце, два списанных в райкоме стола, четыре стула. К приезду директора завхоз из дома на одну ночь принес что-то наподобие матраса, твердую, их спекшейся бараньей шерсти подушку и такое же невыразительное одеяло.

— Сегодня только так, а завтра, надеюсь, будет более комфортно, — извиняясь, говорил Цанка.

Эллеонора Витальевна вздохнула, как-то неуклюже села на скрипучий стул.

— Благодарю, — тихо вымолвила она, — извините, пожалуйста, как Вы сказали Вас зовут?

— Цанка, Арачаев.

— А отчество?

— Я не барин, можно по-мужицки, — улыбнулся Арачаев.

— И тем не менее.

— Отца звали Алдум.

— Значит Цанка Алдумович.

— Видимо так, но это лишнее.

Кухмистерова посмотрела по сторонам, положила свой хилый сверток на стол.

— Вы прекрасно говорите по-русски. Где Вы научились?

Арачаев только хотел рассказать о своих «университетах», но в это время с шумом хлопнула входная дверь и послышались торопливые шаги Дибирова Мухарбека. Маленький, от природы полный завхоз вихрем влетел в крошечную каморку кабинета директора. Он принес с собой терпкий запах чеснока, сырость и суету. Видимо от его резких телодвижений слабый огонек в керосинке замигал, задергался, оставляя на стенах неровные тени длинного, худого Арачаева и короткого неуклюжего Дибирова.

Завхоз знал всего три русских слова: «зрасте», «спасибо» и «харашо». Пытаясь показать свои познания, он разом вымолвил эти слова новому директору, потом резко замолчал, ожидая реакции нового руководства на его широкие познания. Поняв, что впечатлений никаких нет, он всмотрелся в Кухмистерову, сделал вперед решительный шаг, уперся в нее глазами, удивился.

— Да что это за директор? — воскликнул он на чеченском языке. — Да это ведь ребенок! Да она вот-вот разорвется от худобы.

— Что ты болтаешь? — вмешался Цанка, отстраняя завхоза от девушки. — Что ты впился в нее своими выпуклыми глазами?