Против течения (сборник рассказов)
Шрифт:
Серёжу очень поразило и то, что о пропавшем Звереве никто так и не сказал ни одного доброго слова. Серёжу даже однажды осенило: «А когда я сдохну, меня все только проклинать будут». А ещё позже в изощрённом мозгу Сергея Васильевича родилось «гениальное» четверостишие:
Пророков распинать своих
И каяться привыкло стадо.
Любите, сволочи, живых,
Убитым ваших слёз не надо!
После этого случая со Зверем, Серёжа вообще перестал бояться людей и смотрел на них как на... «кабанчиков».
«А всё же это очень опасная мысль, что живого человека можно так легко и быстро, – как кабанчика, – убить».
С Андрюхой Боровым Серёжу связывала
Дело в том, что у Андрея тоже была младшая сестра, Валя. Эта Валя была постарше Серёжкиной сестры Людочки, но тоже очень симпатичная и скромная девушка.
Андрюха всегда начинал совершенно неожиданно:
– Ты! Бабник! Ты чего к нашей Вальке пристаёшь? У тебя и здесь подружек хватает! Тут все всё знают! Чего ты к ней прилипаешь?
(Во–первых, Серёже ещё только предстояло в будущем стать настоящим бабником; во–вторых, с его сестрой Валей он никогда даже и не разговаривал! Он даже и не думал о ней!, а в третьих, обо всём, что происходило в интернатских «кладовочках», знала только тётя Маруся, а от неё и в самом Гестапо ничего не смогли бы добиться!, а, в–четвёртых, Серёжа вообще ничего не понимал). Но отказываться от честного поединка в интернате было не принято, и Серёже приходилось идти в гору и вступать в бой с братом ничего не подозревающей обо всём этом Вали.
Драться с Андрюхой было очень нелегко. Он тоже обладал немалым бойцовским опытом, но был высокого роста и обладал очень длинными руками (Кстати, почему–то у всех второгодников – очень длинные руки).
Как правило, они минут пять боксировали на равных, потом Серёже надоедало натыкаться на Андрюхины кулаки, он перехватывал его руку, борцовскими приёмами укладывал своего соперника на траву и под истошные Андрюхины вопли: «Это нечестно! Это нечестно!» начинал эту руку выкручивать до тех пор, пока Андрюха не смирялся со своей участью и не начинал профессионально хлопать ладошкой по зелёному ковру... Таких беспричинных поединков было у них не менее четырёх. Но, не взирая на это, они продолжали дружить, и были солидарны по всем молодеческим вопросам, кроме вопроса о его ничего не подозревающей сестре Валентине.
Немного позже, когда горячий и вспыльчивый Андрюха хлебал постную похлёбку в Копейской колонии, Валя переехала в выстроенный её отцом–завгаром в посёлке на западном берегу Ильменского озера просторный дом, а Серёжа учился в институте на будущего профессионального бездельника, он дотумкал наконец до причин этих нелепых боёв со своим потенциальным шурином.
Они же соседствовали с Боровыми, и мама Серёжи, возвращаясь от них «из гостей», постоянно нахваливала их дочь Валентину:
– Ах, какая у них Валя хорошая девушка! Скромная, всё умеет делать: и шить, и стирать, и стряпать! Достанется же какому–то счастливцу такая невеста! Мы с Зиной ей говорим: «Вот поженим вас с Серёжей», а она смущается и отвечает: «Что вы, тётя Таня. У вас Серёжа умный, учится хорошо, а у меня двоек полно. Плохо мне учёба даётся!». А мы ей: «Ну и наплевать на учёбу! Ты такая красавица, в огороде и по дому всё делать умеешь, зачем тебе ещё какие–то пятёрки? И без них можно хорошо прожить. Мы вот с твоей матерью вообще в школах–то не учились, а замуж вышли за начальников, и хорошо, нормально живём. Так что ты давай быстрее расти, а об учёбе и не думай. Учёных дур много, а счастливых женщин среди них почему–то нет». Она смеётся и отвечает: «Ладно. Буду расти и постараюсь без двоек». Хорошая она девушка!
Вероятнее всего, именно такие разговоры слышал у себя дома заботливый
Валин брат. Видимо на основе этой бабской досужей болтовни и решил Андрюха, что Серёга «прилипает» (то есть клинья подбивает) к его сестре, и решительно бросился защищать её честь. Хотя этой чести тогда со стороны ничего не подозревающего Серёжи ничего не угрожало.Но Андрюха Боровой был горячим и вспыльчивым правдолюбом, а такие замечательные люди заканчивают свою жизнь в нашей стране, как правило, на ободранных человеческой тоской тюремных нарах...
О Звереве никто не вспоминал. Его постепенно все забыли, и Серёжа как-то успокоился, и тоже стал потихоньку вытеснять из своей головы тревожные воспоминания о произошедшем (Но разве такое возможно окончательно забыть?! Придётся уж нести в своей душе эту нравственную ношу до, как говорится, гробовой доски).
После зимних каникул Серёжа взглянул на свою соседку по парте и буквально остолбенел: так неожиданно похорошела и стала более женственной Маша (даже девические груди изменили свою форму и стали как бы хранителями каких–то сокровенных женских тайн). Серёжа даже робел слегка усаживаться с ней за одну парту, мало ли что. Но однажды он «не сробел» и вроде бы нечаянно положил свою левую ладонь на круглую и тёплую Машину коленку... Боже мой! Маша так вся вздрогнула, так дёрнулась всем своим телом, что неожиданно для всех громко хрястнула их бедная парта... Учительница перестала объяснять урок, весь класс дружно повернул свои любопытные головы в их сторону. Маша густо и безысходно покраснела (Стало абсолютно ясно, что машиных коленок касались до этого только заботливые родительские руки). Но учительница быстро спохватилась и продолжила урок:
– Слушайте внимательно объяснение нового материала!
Урок продолжился как ни в чём не бывало. Немного погодя Маша, не оборачиваясь к своему нахальному соседу, с трудом выдавила из себя:
– Ты... что?
– Да я случайно, просто ошибся, перепутал.
– Не надо... так... больше делать. – дрожащим шёпотом попросила Серёжу обиженная им Маша.
Опять это «не надо»! и проницательный искатель приключений, подлый искуситель невинных советских комсомолок, постепенно набирающийся своего злокозненного опыта ловелас сразу понял, что сегодня Маша Зыбина не сможет уснуть всю ночь и будет мечтать о его крепкой бойцовской ладони!
Их взаимоотношения сразу после этого кардинально изменились. Теперь их связывала какая–то жгучая, невидимая для других и известная только им двоим, сладостная до умопомрачения тайна!
Маленький огонёк не может долго тлеть: он или гаснет бесследно, или разгорается в безудержный пожар, стремительно пожирающий время и пространство. Так и первая девическая или юношеская любовь... Говоря прозаичным языком, Серёжа и Маша стали «дружить».
В такой романтической ситуации возникает вполне естественный вопрос: А может ли учёба быть главным смыслом человеческой жизни? Увы, дорогие наши педагоги, ответ напрашивается сам собой: нет, конечно, в жизни есть дела и поважнее учёбы.
Может быть, только для самых закоренелых зубрил интереснее решать столбиком измусоленные десятками поколений примеры, чем где-нибудь в укромном уголке обнимать прелестную, трепещущую в твоих объятиях девушку, страстно целовать её и наглухо забывать все эти надоевшие и опостылевшие «школьные предметы».
Маша Зыбина без особого сожаления «съехала» на четвёрки, уступив место первой отличницы класса непробиваемой как антарктический лёд Наташе Басковой. Но от вспыхнувшей вдруг любви глаза у девушек горят ярче, чем от «стабильных» пятёрок в классном журнале.
Маша была счастлива и – простим её эту детскую наивность – верила в существование «вечной любви», очарованная упорной и деликатной настойчивостью нашего легкомысленного героя.
В общем, пламя любви разгоралось всё сильнее, а пожарные, – учителя, родители, – не подозревали ни о чём и не включали своих спасительных сирен. А, может быть, они вспоминали свой печальный жизненный опыт, говорящий о том, что, чем сильнее тушить такие «пожары», тем больше будет невозвратимый ущерб от огня Любви.