Провинциальные душегубы

– И для этого нужна свобода?

– С вами приятно беседовать! Кстати, не попросить ли нам еще чаю?

Сергей Галушкин все внимательней и внимательней присматривался к своему спутнику – ничем непримечательный старичок с острыми черными глазками-угольками, маленькими ручками-лапками и упрямым вихорком на затылке – удивительно, каких чудовищ порождает его бодрствующий разум, а ведь всем в области он известен как почетный демократ, правозащитник и либерал.

И словно прочитав его мысли, провинциальный Ницше, тонко усмехаясь, ответил:

– Это не жестокость, это реальность. России не приходится выбирать – мы аутсайдеры и все что можем – либо принять правила игры и встать на сторону силы либо исчезнуть со страниц человеческой истории.

– Но почему выбор только в этом? И почему мы обязаны его делать? Мир меняется, и ваша пресловутая сила стала сжиматься подобно шагреневой коже!

– Цивилизация всегда лишь тоненькая кожица на поверхности океана варварства и дикости; сейчас эта кожа – западная культура, западная интеллектуальность и западный образ жизни; они и привели к появлению новой сильной личности, как нового совершенного человека, нового гуманизма, направленного на развитие этой личности, нового общества, уже не подчиняющего подобного индивида всем этим пресловутым «униженным и оскорбленным», ведь сейчас ничто не мешает любому человеку становиться сильным, успешным и независимым. Конечно, я мог бы добавить, что все вокруг вас – от зубной щетки до сложнейших машин и компьютеров – создано именно той тоненькой кожицей, но это всего лишь сопутствующий результат, главное – новые люди, они – наша последняя надежда!

– Да с чего вы это взяли! Волки не делятся добычей с овцами, и тем более их не волнует овечье будущее! И вообще эта кожа все больше и больше напоминает фашистскую свастику! Сильные пожирают слабых! Что тут такого совершенного?

– Причем здесь фашизм? Он ущербен изначально! Как можно ограничивать личность ее расовой идентичностью – только интеллект, сила и воля к победе могут вытолкнуть человека на вершину. И потом, в западном обществе никто не умирает от голода и холода, медицина и образование доступны всем, ну а если ты хочешь чего-то больше, то вперед…

– А если не хочешь, не можешь или думаешь по-другому, то ты гумус – паши, жирей, глупей и переваривайся во славу нового человека!

– А вы хотите иначе? Что ж, Сергей Васильевич, а давайте поговорим про это «иначе»! Ответьте, только честно, вот вы – сегодняшний, с интеллектом явно выше среднего, стремящийся стать тем, кто решает за себя и за других – вы способны превратиться в просто серую массу, ползущую по приказу командиров на смерть где-то в богом забытом лесу? И помните, никто даже не узнает – сдохли вы при выполнении приказа или струсив! Тоталитарное общество не разделяет личность и массу – все равны, все рабы.

– А личность, как я понимаю, поберечь надо – пусть дохнет серая масса!

– Слушайте! У меня такое впечатление, что я вас невинности лишаю.

– Не знаю, грязно это как то все, не по-людски.

– Когда подыхаешь с голоду – не брезгуешь и падалью, а мы сейчас не в том положении, чтобы о душе заботиться. Да проснитесь же, наконец! Мир вступает в эпоху катастроф, нет времени мыть руки, но прекрасное будущее возможно!

– После переваривания шансов нет!

– Вы думаете, они способны это понять? А вот и подъезжаем!

Поезд плавно затормозил возле одноэтажного деревянного здания с большими фасадными окнами, за которыми был округлый холл, заставленный отполированными до блеска массивными скамьями, и несколько примыкающих к холлу комнатенок, заглядывающих в него сумрачными отверстиями-ракушками – перед вами, уважаемые читатели, типичное здание старого железнодорожного вокзала южной глубинки России.

Небольшая площадь перед вокзалом была, как принято, оформлена красочными цветочными клумбами и ровненьким новеньким асфальтом, очищенным от пережитков дикого капитализма девяностых – многочисленных киосков.

Наиль Равильевич Гонсалес, именно так звали пожилого пассажира, небрежно надел самый вызывающий предмет своего туалета – розовый берет, а надо сказать, что в Лучанах, и не только там, данный предмет был столь же редким, как и розовый слон, например. Сергей Васильевич Галушкин поступил не менее странно со своей головой – на ней красовался настоящий белый колониальный шлем, привезенный из прошлогоднего отпуска в Юго-Восточной Азии.

Наши пассажиры неспешно выбрались из комфортного вагона на улицу, прямо на тяжелый, раскаленный жаром неумолимого светила воздух. Беднягам казалось, что их руки и ноги погрузились в горячую воду; не хотелось двигаться и разговаривать – глаза упорно искали спасительную тень, и она (эта тень) в буквальном смысле материализовалось перед ними – среднего роста, жилистый мужик лет сорока пяти, в рабочем комбинезоне со шлангом в руке выпрямился и заслонил им солнце.

То, что последовало в дальнейшем, навсегда запомнилось гостям, но запомнилось по-разному: Сергей Васильевич Галушкин никогда в жизни больше не хохотал так безудержно и облегченно, как в тринадцать часов пятьдесят пять минут местного времени на железнодорожном вокзале мало кому известного городка с названием Лучаны. А Наиль Равильевич Гонсалес, в это же время и в этом же месте, был оскорблен настолько, что окончательно и бесповоротно решил – никакие личности, какими бы сильными они не были, не спасут эту проклятую страну, упрямо и нагло преграждающую передовому человечеству путь к гармонии и совершенству.

Да, да, все произошло именно из-за розового берета и белого пробкового шлема и только. Сами гости вели себя очень вежливо, просто очень-очень вежливо: совсем как просвещенные белые проповедники в отсталой черной Африке они мягко, стараясь не задеть аборигена и ни в коем случае не оскорбить его своим иным социальным статусом, как культурные и воспитанные личности всего лишь спросили: «Как пройти в мэрию?».

Несомненно, советская школа обладала рядом недостатков, но и достоинств тоже было немало. Ведь где бы ни учился советский школьник – в шикарной столичной школе с каким-то математическим или языковым уклоном или маленькой районной как в Лучанах – он везде получал знания примерно одного уровня и твердо знал, все люди равны, ну и свободу Анджеле Дэвис! Короче, почувствовав собственной кожей, внезапно почерневшей, всю боль и унижение черной Африки, невольный спаситель прибывших личностей шумно втянул в себя воздух и, размахнувшись своим не холодным оружием-шлангом, точно на выдохе одним ударом сшиб с голов прибывших шапки-пережитки колониального прошлого. Интересно, а какого цвета были береты у англичан в то время, и были ли они вообще?

Личности молчали, не в силах с ходу въехать в смысл происходящего, а потом одна из них мягко сползла на асфальт – было на удивление тихо, даже поезда замерли на путях, будто повинуясь приказу диспетчера-режиссера: «Держать паузу!», и в этой тишине на правой скуле прибывшего пассажира Гонсалеса всеми цветами радуги цвела и наливалась большая шишка. Очнувшись от несправедливо полученной обиды, Сергей Галушкин ойкнул при виде своего согнутого попутчика, а особенно – разноцветной скулы, и кинулся его поднимать, с помощью прохожего он отвел старика в здание вокзала, ну а виновники происшествия (розовый берет, пробковый шлем и жилистый мужик со шлангом) остались на привокзальной площади.

Но все еще только начиналось: когда Наиль Равильевич стал уже приходить в себя, пока еще смутно осознавая всю глубину своего унижения; белокожая, коренастая аборигенка, вынырнув откуда-то из глубин сумрачного вокзального царства, решительно двинулась к ослабевшей жертве. Угрожающе выставив перед собой какое-то странное оружие, вытянутое подобно большой рыбине, незнакомка, вплотную приблизившись к Наилю Равильевичу, приказала: «Приложи!» и ткнула оружием в разноцветную скулу жертвы.

Придя в себя уже вторично за столь короткое время, Сергей Галушкин отказывался верить своим глазам: правую часть лица его попутчика почему-то прикрывала большая мороженая рыба, приглядевшись, Галушкин всхлипнул: «Горбуша!». Пытаясь найти хоть какие-то закономерности в этом диком провинциальном хаосе и не находя их, он уже безнадежно и потому смиренно принял следующий удар судьбы.