Провокатор
Шрифт:
– Ты что? Пшел вон!
– А не подпишете?
– Вон!
– Лучше подпишите...
– Молодой человек испуганно осматривается.
– А то вас... вас...
– Во-о-он!!!
Можно было только посочувствовать Цаве - он не понимал ни меня, ни О. Александрову. Впрочем, мы с ней сами толком не знали, чего хотим.
– Зачем вам все это?
– вопрошал наш друг.
– Цава, должны же в мире существовать какие-то законы?
– удивлялась жена.
– Он вам, как я понял, ни сват ни брат?
– Цава, не будь казенным, - просил я.
– Тогда говорите:
– Ему надо как-то помочь.
– Как?
– Я бы могла статью написать. На морально-нравственную тему, высказалась О. Александрова.
– А если он виноват и суд прав?
– спрашивал Цава.
– Ты прости, Александров, но человек ты эмоциональный, я бы даже сказал, нервный, впечатлительный...
– Речь не обо мне!
– Надо с ним встретиться, - предложила жена.
– Родная, кто тебя допустит?
– всплеснул руками Цава.
– Насколько мне известно, смертники изолируются до своей последней смертной секунды...
– Какой ужас, - лепетала жена.
– Я его видела... он... не мог... Он этих двоих... справедливо...
– Если бы каждый так поступал, как он? Что было бы?
– поинтересовался мой приятель.
– Мир стал бы лучше, - ответил я гордо.
– Да?
– Да!
– А я вот что-то сомневаюсь.
– А я - нет!
– Во-о-о-н!
– страшно заорал М. и наступал на тень.
– Во-о-о-н, чтобы духу!..
Пятясь, молодой человек столкнулся с Зинаидой. Она испугалась спазмы душат ее. М. бросается к ней:
– Зиночка? Зина? Не бойся, не бойся! Дыши-дыши!..
– Боже мой, чего они от тебя хотят?
– Ничего уже не хотят! Дыши глубже.
– Какие-то вокруг люди. Они странные. У них нет лиц. Они в сапогах, эти люди. И у этих сапог запах дегтя!..
– Зинаида!
– М. держит родные руки у сердца.
– Это рабочие сцены.
– Надо бежать... Бежать!.. Туда, где нет этого запаха... И еще они рубят... Слышишь стук?
– Это мое сердце.
– Нет-нет, они рубят людей.
– Прекрати... Я сам приказал... чтобы декорации к черту!..
– Потом они будут рубить тебя! Я не хочу этого!!! Не хочу!
– Зинаида! Прекрати! Истерику!
– Они отрубят тебе пальцы, чтобы ты не смог написать мне письмо... Я буду ждать письмо, а тебе отрубят пальцы... И ты не сможешь написать письмо... А я буду ждать письмо!
– Так!!!
– взрывается он в крике, в вопле, в оре.
– Хватит! Мы будем работать! Сейчас же! Немедленно! Мы будем работать!!!
– Нет! Я не хочу. Я устала. Я боюсь.
– Зинаида отступает.
– Нас обманули. Как детей. Разве можно обманывать детей?
– Мы будем работать! Дайте тишину!.. Мы начинаем...
– Нет, я не хочу!
– Я сказал!
– Нет!
– кричит в ужасе Зинаида.
– Нет!.. Я тебя ненавижу! Ты - шут! Придворный шут!.. Как ты можешь работать, когда... Тсс! Тишина... Ты слышишь, какая тишина... Нет, шуршат, шуршат...
– Шепчет безумно: Шурш-шурш-шурш... это мыши... мышшшши! Как их много... их полчище!.. их миллионы!..
– Зинаида! Это бумага... бумага... бумага!
– М. напуган ее состоянием.
– Нет, это мыши... Разве ты не видишь?
Странно, что ты...– Зиночка!
– Они меня... не надо! Не надо!.. Мне больно!
– Зинаида отступает, отступает, отступает.
М. в прыжке настигает ее, бьет наотмашь по лицу; пинает ногой страницы:
– Это бумага!.. И мы будем работать с тобой.
– Нет-нет!
– Будем!
– И снова жестокая пощечина.
– Не-е-ет!
– Да!
– И вновь удар по лицу.
– Я не могу!!!
– Можешь! Потому что! Ты моя! Ты - актриса!.. И ты будешь играть! Будешь!
– Тащит Зинаиду к качелям.
– Ну, вспомни? Какая ты была! Вспомни! Черт возьми!.. Вспоминай!!!
у входной двери Кулешов столкнулся с Сусанной. Случайная встреча? Постаревшая соседка пахла декабрьским морозцем, снегом и похотью. Сусанна искренне обрадовалась:
– Шурик, ты, говорят, мастер, а у меня в комнате трубы текут.
– Да мне сейчас...
– начал было мямлить растерявшийся юноша.
– Ничего-ничего, ты только посмотри!
– И затолкнула Кулешова в свою девичью обитель.
– А трубы-то где?
– открывал свой чемоданчик слесарь.
– За кроватью, - отвечала соседка, включая телевизор.
– Тебе помочь?
– Не надо, - пробурчал Кулешов и принялся осторожно сдвигать мебель, припоминая в смутных очертаниях конфуз, некогда приключившийся с ним именно под этим двухместным лежбищем любви.
Потом минуту-другую бряцал разводным ключом о трубу.
Потом...
– Ну, что там такое?
Кулешов почувствовал у шеи теплое дыхание женщины, она упала ничком на кровать и теперь заглядывала на его работу.
– Минутное дело, - отвечал юноша.
– Резьба ослабла.
– Резьба!
– хмыкнула Сусанна, и Кулешов от ее грудного, многообещающего голоса почувствовал сгусток крови в голове.
Между тем телевизор в углу начал передавать торжественную встречу в Кремле:
– ...ради наград мы работаем, мои друзья засранцы! Когда твоя работа находит высокую оценку - это всегда полный пиздец! Такое чувство испытываю и я сейчас, но к этому добавляется еще и другое...
– Вот и все, - сказал Кулешов.
– Спасибо, - ответила Сусанна и обняла его за плечи.
– Иди ко мне, дурачок. Подрочи свою девочку во все трубы!
– И впилась в кулешовские губы, как вампир.
Неопытный юноша тыкался в мягкую женскую грудь, слюнявил ее и ощущал губами резинотехнический вкус. "Как прокладки, - думал он.
– И это есть любовь?" - недоумевал он.
– Ну же! Сюда-сюда!
– требовала соседка.
– Ну, мальчик, будь активнее!
– И миллионы граждан, е'их мать, все шире и активнее участвуют в управлении делами своего государства, - вещал телевизор.
– В совместном труде и борьбе сформировался, спаянный идейно-политическим единством, могучий, неутомимый, ебливый и гордый народ-богатырь...
– О, какой он у тебя богатырь!
– горячилась Сусанна.
– Давай-давай, не бойся, там как в хатке.
Кулешов был индифферентен, поскольку находился в ошарашенном состоянии от столь бурного натиска и любвеобильного азарта той, о которой он мечтал бессонными ночами.