Прыжок с кульбитом и валидолом

Тамара давно бросала задумчивые взгляды в сторону черных джинсов и кроссовок, надетых на Антона. Темно-фиолетовая шелковая футболка не привлекала такого внимания, как и рюкзачек со скромной соплей Найка, однако все вместе смотрелось неплохо. Одежду парню я подбирал из принципа 'неброско, но дорого'. Судя по Тамаре, в чем-то все-таки прокололся. Опытная женщина, детали подмечает. Ага, это еще она его трусов не видела...

– У нас средний уровень исполнителей, кроме солистки, - я подмигнул Тамаре.
– Мой бледный вокал никуда не годится, по хорошему счету. Инструменты вообще ужас. Так что жизнь идет вперед, а мы стоим на месте. Великий Эйнштейн однажды заметил: 'бессмысленно продолжать делать то же самое, и ждать других результатов'. Возникает вопрос: что делать?

– И что делать?
– пребывающий в прострации Толик-баянист повторил насущный вопрос.

Не спрашивает, слава богу, кто виноват...

– Искать свою нишу, - не стал томить слушателей я.
– Например, изменить стиль на блюз.

– Да?
– ошалел Толик-баянист.
– Блюз?

– Вот посмотрите, - я взял гитару.
– 'Эй моряк, ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть'...

– Блюз?
– Толик не мог прийти в себя.

– Да, простой квадрат. Буги-вуги умеют все. И к Томке нет вопросов по громкому вокалу в веселом темпе. А если попробовать прошептать? Медленно, с эротичным придыханием? Эй, моряк... Ты слишком долго плавал... Она его устала ждать, понимаете? Но ждет! Он придет. Тома, давай.

Томка попробовала, и сразу получилось. Простая мелодия, известные аккорды, но медленно... С аспирацией... Так никто не делал. А мы сделаем!

В таком же стиле отработали песню о Тбилиси 'Расцветай под солнцем Грузия моя', а следом 'Подари мне платок, голубой лоскуток'.

– Как считаешь, Сеня?
– обратился я в пустоту зрительного зала.

Там, в последнем ряду, заседал бывший десантник Семен Трофимов, командир комсомольского патруля. В мое время его назвали бы фанатом. Не всего нашего оркестра, одной лишь Тамары. Но поскольку Сеня не имел возможности вести блог в интернете и дежурить у подъезда певицы, Трофимов молча фанател на репетициях, в темноте зрительного зала. У Сени была еще одна тайная страсть - барабаны. Этот секрет полишинеля выдал как-то Толик-баянист. Он благосклонно позволял Сене барабанить в наше отсутствие, столько, сколько душе угодно. Взамен комсомольский патруль обеспечивал полный порядок на танцах.

– Отлично, - пробасил Сеня.
– Сегодня открылась новая грань таланта Тамары.

Ни фига себе, заявочка! Музыкальная критика круче, чем у Артемия Троицкого.

Жаль, что Сеня погибнет в смутные девяностые. Его комсомольский патруль постепенно превратится в мощную группировку, где 'пехоту' наберут из спортсменов, а 'быками' станут воины-афганцы с боевым опытом.

Кстати, Гоша тоже исчезнет с бандитского небосклона примерно в это же время. На крыше собственной виллы в Испании его достанет неизвестный снайпер. Это событие сделает Гошу звездой телеэкрана, правда посмертно. Гошу не жаль, а вот Сеню надо из этого дерьма вытаскивать.

Вслух, однако, я высказался нейтрально:

– Спасибо за реплику.

И в завершение выступления убил всех гитарным рифом группы Дип Пёпл 'Дым на водой'. Народ замер в шоке.

– На танцах будет полный песец, - заявил я с полным основанием.

Этот несложный, но гениальный хит до сих пор пользуется успехом. А женский вокал на русском языке народ примет как надо. Вещь новая, Дип Пёпл ее только разучивает.

После репетиции Тома внезапно нарушила правила конспирации, ею же давно установленные:

– Антон, если не спешишь, проводи меня домой, - она коснулась рукой щеки, чего раньше на людях себе никогда не позволяла.

– Боже мой, ты побрился...

О вечернем освещении на поселке в это время думать еще не начинали, а луна заменить фонари даже не пыталась. Звездное небо тоже являлось слабым утешением. Тамара взяла Антона под руку, смело поцеловала в щеку:

– Ты сильно изменился.

– Это точно, - согласился я за Антона.
– Школа на днях закончилась.

– Я не об этом...

Продолжить мысль девушке не удалось - навстречу из-за поворота шагнула темная фигура:

– Закурить найдется?

– Не курю, - автоматически я задвинул девушку за спину. Богатый жизненный опыт прямо-таки кричал о надвигающихся неприятностях.

На поселке, помнится, в далеком 71 году Антона никогда хулиганы не трогали, все пацаны знали о его музыкальных талантах. Однако береженого бог бережет.

– А если найду?
– фигура надвинулась.

Это был вызов. После такого вопроса прилетает в лоб независимо от того, найдут или нет. Фигура демонстративно прикурила собственную сигарету, и яркое пламя спички осветило лица, желающего покурить тоже.

Преграду на пути я узнал - это был Гвоздь, известная личность, сантехник гипсового завода. Бузотер и конченый урод, Гвоздь отсидел какой-то срок по хулиганке, и теперь комсомольский патруль постоянно мучился с ним на танцах.

– Музыкант?
– придурашно удивился он.
– Не узнал, пардон. Сбацай чего-нибудь.

Прозвище 'Музыкант' образовалось недавно, однако прилипло крепко.

– В другой раз, - отрезал я без вызова в голосе.
– Мама дома ждет.

– Не уважаешь, значит?
– ухмыльнулся Гвоздь.

А вот это была серьезная предъява. Уважаешь - играй. Не уважаешь - в лоб.

– Дед, - возмущенно, впадая в бешенство, зашипел Антон.
– А давай-ка я его, голубя, с правой руки...

– Стоп, - спокойно шикнул я.
– Нам с тобой пофиг, перетопчемся, а девчонке здесь жить.

Не дождавшись ответа, Гвоздь блеснул фиксой, чтобы изречь что-то новое, но его перебила Тома.

– А ты не охренел, котик?
– ласково поинтересовалась она.

– На музыканта наезжаешь, - без спроса влез в разговор я.
– Это косяк.

В нынешние времена еще действовали правила, то есть понятия. Одно из них запрещало забижать музыкантов. Это считалось постыдным делом, во всех смыслах моветон. Беспредел пресекался строго, 'люди' могли 'спросить'. И хотя слово 'наезд' прозвучало внове, Гвоздь прекрасно понял смысл. От Антона он ожидал растерянности, заверений в вечной дружбе и, как следствие этого, песню. В знак покорности и унижения.

С другой стороны, в случае прекословия, он был готов к силовому варианту. Загасить пацана проблемой для него не представлялось.

Но вот достойного отпора, со спокойной уверенностью и насмешливой улыбкой, он вообразить не мог. Конечно, Гвоздь не жил в девяностые, когда каждый мог попасть на счетчик или стрелку. Я попадал, и да ну его нафиг, этот грустный опыт.

– Чего?!
– набычился Гвоздь.
– Рот закрой, коза!

У забора в кустах подозрительно шуршало, Тамара разгневанной ланью раздувала ноздри. Антон, не оставляя мысли о примерке 'с правой руки', восхищенно присвистнул - такой наглости от себя, то есть меня, он не ожидал.