Птица-жар и проклятый волк

— Ты обещала, не бросишь! Просила, чтобы не уходил, и я не ушёл, остался. Мамка моя той зимой померла, я к ней хотел, столько лет её не видал — я бы успел, ежели б не ты!

Умила тяжело дышала. Заблестели, подёрнулись слезой её тёмные глаза.

— Пусти, — взмолилась она, упираясь ему в грудь. — Мне ведь было невдомёк, что ты человек, я зверя жалела!

— Всё твоя вина, — зло сказал Завид. — Так и знал, что врёшь! Знал, а поверил. Уеду, вовек не ворочусь, прощай!

Он тряхнул её и оттолкнул, испугавшись себя. Хотелось её ударить, а ещё хотелось иного: чтобы она обняла, чтобы, как прежде, глядела и говорила ласково, и казалось, он может её к тому принудить, если только прижмёт крепче… Он её оттолкнул, и она, отшатнувшись, застыла. К рубахе пристали сухие еловые иглы.

Ясно, не о чем им говорить. Развернулся Завид, да и пошёл прочь.

— Постой! — крикнула в спину Умила.

Стоит она, глядит, руки к груди прижимая. Голос жалобный, губы дрожат, а больше ни слова вымолвить не может. И у него губы дрожат, и он молчит. Зачем окликала, сердце тревожила? Покачал он головой, ушёл и больше не оглядывался. Да она больше и не звала.

Пришёл в корчму Завид, лапник бросил на пол и ногою пнул, будто тот в чём виноват.

— Эт-то что? — поднял брови Невзор, подойдя. — Дрянного набрал, да мало. Ну, по работе работника видно: об чём ни попроси, как следует сделать не может!

— Я тебе больше и не работник, — ответил Завид, отряхивая руки.

Невзор тут ахнул и ухватил его за шиворот.

— Никак с Тишилой уйти востришься? То-то я гляжу, весь день зеваешь — всю ночь разговоры подслушивал, не иначе. Ишь ты, чего удумал! Позабудь, и думать не смей!

Поволок во двор, да и втолкнул в сарай, запер, как Завид ни противился. Силы у Невзора хватало.

— А ты сам-то! — закричал Завид, ударившись в дверь всем телом. — Сам-то!

— У меня-то ума хватило понять, что этот путь до добра не доведёт, и в тебя ум вложу, хотя бы и хворостиной. А покуда сиди, отдыхай, ежели от работы устал! Как гостей провожу, так выпущу.

— Где же хватило? А кони, а мука? Жбана куда посылаешь?

Не ответил ему Невзор, смолчал, а там и ушёл.

Сидит Завид впотьмах, губы кусает. Ведь Умиле уже сказал, что уедет, как после такого остаться? Стыд какой! Отопрут его, сам прочь уйдёт хоть куда, отсюда подале, чтобы больше её не видеть вовек. А во дворе, слышно, Невзор с мужиками бранится, упрекает, что телка свести хотели. Это он-то телок? С чего бы Невзору за него решать?

Утихли споры, засмеялись мужики. Договорились меж собою. Значит, не возьмут его, уедут. Завид сам не свой от обиды и злости, уж думает, как Невзору отплатит.

Сколько-то сидел — тихо повернулась защёлка, Первуша заглянул. Вечерело, Завид едва его разглядел.

— Чего сидишь? — хитро прошептал Первуша. — Давай шустрее, на телегу!

Завида дважды просить не пришлось. Первуша его рогожей прикрыл, спрятал от глаз. Мужики похохатывали, но не выдали, тоже сели, собою его заслонили. Вышел Невзор на порог, попрощались они, подхлестнули лошадок, да и покатили прочь. Уехали, всё вышло!

Глава 8

Чего не думал Завид, так того, что Радим уж всё забрал из тайного места. А думать бы стоило. Радим-то остался без волка, значит, и без работы, а ведь надо на что-то прожить. Может, медвежонка себе прикупит, чтобы водить, да пока натаскает… Давно, видать, схрон опустел.

Темно в избе, волоковые оконца узки, а дверь хотя и распахнута, да любопытных набилось, заслонили свет. Стоит Завид на коленях — уж во все стороны рыл, мало не весь земляной пол переворотил, — и мужики тут же стоят, молчат. Как докажешь, что не врал?

— Ну, — сказал Тишило, махнув рукой, — едем, что ли. По всему видать, клада не сыщем.

Завиду и голову поднять совестно. Мужики ведь в Перловку ехать и не хотели, даже и за-ради монет, потому как место дурное, нечистое. Жили прежде и здесь люди, хорошо жили — тут им и лес, и поля, и озеро, — да прогневили богов. Теперь, говорили, если сюда сунешься, как бы и на тебя проклятье не перешло…

Не хотели ехать, да Завид всё твердил, что добрая будет пожива, и Первуша его поддержал, вот и сделали крюк. Подъезжая, уже посмурнели: к той поре едва развиднелось, да хмарило, ещё и путь пролегал мимо кладбища, мимо затравяневшего плоского холма, мимо серых камней. Смолкли тут разговоры, только скрипели колёса да лошадки ступали, пофыркивая, шурша высокой травой. Не пели и птицы. Муха пролетела и так загудела в этой тиши, будто в пустой горнице.

— Эх! — воскликнул Первуша и затянул, чтобы разогнать тоску: — Вот село заселено, да петухи не поют, люди не встают…

Тут как закаркает ворон! Поднялся невесть откуда, сделал круг над могилами, да и сгинул, большой, сам седой, а глаза человечьи. Завид разглядеть успел, если только со страху не померещилось.

— Крыжатик! — закричали мужики, подхлестнули лошадок, и телеги вперегонки помчались по лугу. Только у холма, где теснились избы, и остановились. На всех лица нет, озираются, возницы друг друга винят, что сюда поехали, а не прочь повернули. Каждый говорит, мол, на другого глядел, следом ехал.

— Будет вам! — попытался их угомонить Первуша. — То безвредный дух, беззлобный. Мы на его земле не чиним непорядка, он нас не тронет.

— Так-то оно так, — возразили ему, — да увидать нечистую силу всяко не к добру! Чур нас, чур…

— Ну, — хлопнул по колену Тишило, — уж приехали, будет вам! Что ж, поглядим, велика ль пожива.

— Тут не до поживы — быть бы живу! Может, не в добрый час мы парня-то приняли, — пробормотал мужик с низким насупленным лбом и широким, как забытый в котле и разбухший вареник, носом.

— Завсегда-то ты угрюмый, Хмыра! — усмехнулся Первуша, подталкивая его плечом. — Ничего, авось повеселеешь, как свою долю монет возьмёшь.

— Достанет ли тех монет, чтобы хотя порты купить? А то я свои запакостил…

— Да уж достанет. А ежели нет, придётся парню твои порты стирать!

Посмеялись они так-то, а теперь Завид, стоя у опустевшего схрона, всё припомнил. Ладно ещё если велят стирать, а то ведь мужики всерьёз заговорили о том, чтобы вернуть его Невзору. Мол, приняли, дня не прошло, а у них, вишь ты, одни неудачи. И время потеряли, и в место этакое их понесло, да всё зря, и как бы ещё беда к ним не привязалась. Ворчат сердито:

— Поживился волк — оглоблей да по боку!

— Эх, обманула надеюшка…

— Неудачливый парень, ну его совсем! Сразу всё неладно пошло, и Невзора, пожалуй, обидели, а было б ради чего. Воротимся, что ль, али так оставим парня? Сам дойдёт, тут близенько.

Поднялся Завид, руки отряхивает, а они дрожат. А ну как погонят, куда ему деваться? Умиле сказал, что уйдёт, от Невзора сбежал, против его воли пошёл. Как в глаза им глядеть, если вернётся? В корчму-то, наверное, примут, да станет хуже прежнего. Будут ему вспоминать, как подался за славой, за птицей-жар, только и дня не продержался. Погнали, как паршивого пса. Даже тут не сгодился.