Птицеед

— Не Оделия, — окончательно убедилась бабка, разглядывая Элфи. — Кровь Лилов не настолько… яркая.

— Ритесса? — вежливо переспросила моя спутница, желая получить объяснения значения «яркая».

Та насмешливо фыркнула:

— У тебя симпатичная мордашка, дева. Только и всего. А раз это не Оделия, Раус, то я порадуюсь и приму твою дерзкую пташку в своём доме. Приходи когда хочешь, дева.

Кажется, в Иле сдохли все Светозарные, коли она так сказала. А может, у Фрок началось старческое слабоумие и она растеряла весь свой ядовитый задор.

— И я могу брать эти книги? — Элфи взглянула на полки.

Фрок покосилась на меня с сомнением. Подалась чуть вперёд и с тем самым ядовитым задором, который никуда не растерялся, шепнула:

— Она что? Книжный червь? Ты показываешь её людям? Выводишь в свет? Или запираешь в доме? Юные ритессы, знаешь ли, не проводят время за книгами.

— Но вы же проводили, — невинно заметил я.

— И не скажу, что моя жизнь сложилась счастливо. Так ты книжный червь, дева?

— Я люблю книги, ритесса.

— В моих не много картинок. Боюсь, они мало будут тебе интересны. На что ты смотришь? — Она проследила за взглядом заинтересовавшейся Элфи. — Адлер? «Теория геометрических построений в границах Шельфа»?

— Она скучна. И не вижу в ней практической пользы. Меня привлекла «Растения и фауна Пряного леса» Куралесина. Не знала, что росс успел написать четвёртый том.

— Не успел. Это рукопись, которую он мне подарил, прежде чем погиб в Иле. Я её переплела. Ты можешь брать книги, дева. Тебе они точно не смогут повредить. Но ответь мне — что за старомодный вид скромницы? Это он заставил тебя надеть настолько ужасное платье?

Элфи быстро глянула на меня, когда я закатил глаза, всем видом говоря, что предупреждал её:

— Я исправлюсь, как только пойму, что вы считаете подобающим платьем, ритесса.

— А глаза всё равно дерзят, — буркнула Фрок, и оставалось гадать, как она оценивает свою новую родственницу. — Впрочем, я совсем забыла о манерах. Располагайтесь. Фридрих, обеспечь моих гостей всем необходимым.

Ожидавший в дверях дворецкий пропустил двух лакеев с подносами, которые стали сноровисто сервировать малый стол. Мне — кофе, Элфи — чай, бабке — рюмку шерри. Ну и ко всему этому вазочки и тарелочки с пирожными, печеньем и джамджурмийской пастилой.

Фрок села на диван, щёлкнула пальцами. Фридрих протянул ей красноватую курительную трубку из корня окимума, уже набитую табаком, и уголёк в маленьких щипцах. Она раскурила, не спуская с меня взгляда, выдохнула дым, кашлянула:

— Оставьте нас.

Лакеи вышли. Фридрих за ними, плотно затворив дверь. Я, прежде чем сесть, отправился в дальнюю часть кабинета, там, где за книжными стеллажами, невидимый для всех входящих, находился мой стальной кумир — Первая Нянька. Массивный покатый доспех, треугольный уродливый шлем со множеством прорезей, могучие плечи и ржавый узор на левом наплечнике.

Килли сгорбилась стальным истуканом, недвижимой грудой металла, а её иззубренный топор, размерам которого ужаснулся бы даже Ларченков, лежал под узкими сабатонами срубленным древом.

На шлеме скопился слой пыли — кажется, это единственное место во всём доме, куда не направляется придирчивый взгляд дворецкого.

Первая Нянька с нашей семьёй уже несколько поколений. Она плечом к плечу ходила в Ил с моим прадедом, отцом Фрок. Причин килли жить с нами (точнее, доживать свой век), а не в Шельфе, я не ведаю. Когда я был совсем мал, это стальное чудовище часто присматривало за мной на берегу реки и учило швырять камни в воду.

Я коснулся шлема. Элфи потрясённо сопела позади. Килли девчонка до этого видела только на картинках.

— Оставь! — окликнула Фрок. — Она слишком стара, чтобы пробуждаться ради тебя. Нянька спит беспробудно уже четвертый год. Иди сюда. Ты не куришь? — Вопрос был обращён к Элфи.

— Нет, ритесса.

— Говорят, в салонах модно, чтобы девушки теперь курили. В моё время вызов обществу бросала только я. Что же. Тогда пей свой чай, дева. Раз ты привёл её сюда и пришёл сам, случилось нечто экстраординарное, Раус. Ты смертельно болен?

Элфи чуть не подавилась чаем, её глаза округлились, и она с ужасом посмотрела на меня.

— Нет.

— Хм… То есть пришёл не для того, чтобы просить прощения.

Я не стал спрашивать, за что мне его следует просить. Иначе мы заберемся в такие дебри взаимных обвинений и недовольства друг другом, что проще пройти Ил насквозь, до Гнезда и обратно, чем выйти целым из этой безнадёжной для обеих сторон битвы.

— Прежде чем мы начнём, расскажите про ритессу Рефрейр, — попросил я.

Я удивил её.

— Вы что, знакомы?

— Встретились в Иле при не самых приятных обстоятельствах. Было странно видеть её у вас.

— А мне надо отчитываться перед тобой?

— Нет. Но вы поймёте, что это важно, когда я расскажу дальнейшую историю.

Она помолчала, сунув в рот мундштук, выпустила дым, размышляя:

— Её семье покровительствует Авельслебен, и там, — трубка ткнула в потолок, — пришла светлая идея, что, когда моё поколение вымрет, страна лишится людей должных знаний. Я оказываю услугу.

— Вы не из тех людей, которые оказывают услуги.

Что это у неё промелькнуло во взгляде? Разочарование?

— Тебе придётся поверить в это, Раус. Некоторые вещи делают просто так. У меня есть… опыт. Он пропадёт, когда я умру. Надежды на тебя мало. Ты часто в Иле, и я не знаю, вернёшься ли ты назад. Девочка — мой резервный план. Я радею о будущем родного города.

Я оставил эту тему. Её право возиться, с кем она хочет. Да и причины мне не важны. Главное, что меня не вовлекают. Фрок оценила моё молчание недовольной миной.

— Так зачем ты здесь?

— Я нашёл Оделию.

Она застыла, и её лицо разом как-то осунулось, побелело, глаза за толстыми стёклами на несколько мгновений стали мёртвыми, точно у рыбы. Но она взяла себя в руки, откинулась на спинку дивана, сделала очередную затяжку. Голова у неё заходила ходуном, гораздо сильнее, чем обычно, а значит, эмоции, что кипели в ней, были крайне яркими.

— Рейн? — спросила бабка спокойно, но я отметил, что голос у неё стал чуть ниже.

— Нет. Только она.