Птицеед

Он просто хотел пить.

Однажды, сквозь забытьё, густое, точно смола, текущая по стволам вековых сосен, Калеви услышал умоляющий голос Рево, но, когда с трудом заставил себя очнуться, вновь настала тишина.

Ботаник, сидя в тёмной ночной комнате, несколько раз моргнул, не понимая, что видит, чуть дрожащей рукой нацепил на нос пенсне.

Нет. Ему не почудилось. Дверь была приоткрыта едва ли не на волос, и через эту тончайшую щёлку пробивался тусклый мерцающий свет.

— О, Одноликая, — почти плача, всё ещё не веря, не сказал, а прокаркал пленник. — О, Одноликая, спасибо тебе за милость.

Он пополз к двери, толкнул её, и та распахнулась, заставив его сердце трепетать от счастья. В нескольких футах, на стальном кольце, висел кованый фонарь, дарующий неровный, очень осторожный свет.

Калеви встал, ощущая подступившее головокружение. Слабость накатила и тут же отступила, когда он услышал музыку. Негромкую, но прекрасную.

Он не полагался на разум. Не помнил об осторожности и о том, как сюда попал. Его мотало от стены к стене, но Калеви шёл на звук, и тот с каждой минутой становился всё отчетливее.

Сперва сводчатый коридор, затем лестница наверх, комната, двустворчатые двери. Он надавил на них и буквально вывалился на… солнце, едва устояв на ногах.

Ярчайший свет слепил, и Калеви только через пять томительных секунд смог разжать веки.

Величественный бальный зал, множась в зеркальном потолке, улетая в бесконечность, выгорал от каштановых ламп, сияющих, заставляющих свет отражаться от граней множества дорогих кристаллов в люстрах. Накрытые столы, снующие с подносами слуги, скрипичный квинтет, кружащиеся в танце пары. Женщины с высокими причёсками, в липнущих к телам золотых платьях с глубоким вырезом. Их кавалеры в расшитых серебристыми нитями камзолах. Драгоценности на гостях сверкали. Все, кроме слуг, носили одинаковые маски — белые личины с отпечатком алой четырёхпалой птичьей лапы.

Двое высоченных лакеев — в белых париках и перчатках, в красных камзолах с медными пуговицами, стоявшие по бокам от дверей, скосили глаза на беспардонно ввалившегося в зал незнакомца, но не шевельнулись.

Всё это Калеви пропустил.

Потому что перед его взором было одно-единственное важное на данный момент — журчащий в центре зала фонтан. Он кинулся к нему, забыв о робости, о неловкости, о скромном костюме, совершенно неподходящем к ситуации, к мероприятию, публике. Опустил к нему голову, едва ли не нырнул, и начал жадно пить. Глоток за глотком ботаник пил и пил благословенную жидкость, словно верблюд.

Только через долгие мгновения он понял, что в фонтане не вода, а игристое вино. И почти сразу же опьянел. Голова закружилась, пенсне слетело, упав на дно. Он охнул, сунул туда руку по плечо, замочив рукав.

Какая-то женщина, наблюдая за ним в прорези маски, негромко, презрительно рассмеялась.

— Что это за шут? — с видимым отвращением спросил один господин у другого.

Калеви, несмотря на сильнейший шум в голове, представлял, как он выглядит: в несвежей одежде, истощённый, неряшливый, абсолютно жалкий среди этих, вне всякого сомнения, благородных людей.

Он стал бормотать извинения заплетающимся языком, и в этот момент двое лакеев, тех самых, высоченных, подхватили его под руки, приподняли над полом и поволокли прочь из зала, прочь от света, прочь от еды и вина.

— Нет! — жалобно пискнул он. — Пожалуйста! Не надо! Только не обратно!

Но они молчаливо и деловито внесли ботаника назад, в полутёмные коридоры. Из-за утраты пенсне всё было мутным, нечётким. Он совсем потерялся, да ещё и алкоголь туманил разум.

Он не помнил, как оказался в комнате. Круглой, стены которой были затянуты зелёными драпировками. Несколько занавесей висели прямо перед лицом, свет единственной лампы был тускл. Наверху, кажется, балкон, опоясывавший комнату по периметру. Там — тени. Силуэты. Белые одинаковые лики, красные птичьи лапы на них.

Каждый смотрел на него, Калеви чувствовал их взгляды, и тревога захватила его сердце, заглушая, подавляя все остальные чувства.

Его поставили на ноги. Он не удержался, начал заваливаться, и лакей поддержал его, помог восстановить равновесие.

— Благодарю вас, — нерешительно пробормотал ботаник, ойкнул, получив сильный тычок в спину.

Он сделал десяток поспешных шагов вперёд, споткнулся и растянулся на полу.

Под потолком словно ветер пролетел — череда шёпотков зрителей. В них было и ожидание, и предвкушение, и восторг.

Калеви больно ударился подбородком во время падения и теперь, охая, сел. Понял, что его ладони в крови. Кровь — тонкими нитями была разлита по полу, собираясь в сложный узор. Внезапно ботаник увидел, что в пяти шагах от него кто-то лежит. Пришлось прищуриться, чтобы на один миг появилась чёткость во взгляде, и он узнал Рево с перерезанными на руках венами.

Остекленевшие глаза устремлены в потолок.

Калеви тоненько, полузадушенно пискнул, несмотря на слабость, поднялся и тут же снова упал на зад. Ноги отказались слушаться, а разум — воспринимать происходящее.

Из-за зелёных пологов вышло нечто. Он толком не смог его рассмотреть. Понял лишь, что оно выше самого высокого человека, пластика его движений необычна и что с ним что-то совсем не так, как должно.

Запахло розмарином.

Незнакомец коснулся длинными пальцами края кровавого рисунка, и кровь мгновенно выгорела, оставшись на полу чёрными линиями.

Кожу лизнуло морозом.

Комната, зрители, драпировки, исполин, мёртвый товарищ сделали отвратительный тошнотворный кульбит.

И Калеви вышвырнуло из этого мира.

Он стоял в серебре. В бескрайнем, уходящем за горизонт озере. Берегов не видно. Скорбный бледно-розовый месяц рогаликом висел на блёклом небосводе. Воздух неприятно пах нагретым на солнце илом, острой специей, влажным душным ароматом гниющей магнолии, тухлым мясом.

Воды было меньше чем по щиколотку. Куда бы он ни шагнул — везде одно и то же: мелководье и бесконечная вода.

Разумеется, Калеви напился. Стоя на четвереньках, по-собачьи, он жадно втягивал в себя воду с привкусом тины и специй. Очень странно и необычно. Но он пил и пил, пока не ощутил, что ещё немного и его переполненный желудок лопнет.

Не в силах встать, ботаник сел, не обращая внимания на мокрую одежду. Месяц с каждой минутой наливался розовым, становился ярче, пока не засиял алым, как мундиры гвардии лорда-командующего. Его свет окрасил серебристую воду в цвет крови.

Калеви понимал, что всё случившееся с ним — лишь бред страдающего от голода и жажды сознания. Это не по-настоящему. Не было ни бала, ни людей в масках, ни страшного существа, ни всего этого.

Озеро под ним внезапно стало прозрачным, словно он сидел на толстом стекле. И под дном проступил ещё один мир. Где-то там бесчинствовал свирепый ветер, играющий с сизо-фиолетовыми тучами. Зловещие и грозные, они были в беспрерывном движении, клубясь, сливаясь друг с другом, отращивая пушистые лапы, тянущиеся вверх, к Калеви.