Птичка по имени Авелин

– Прости меня, - тихо сказал муж, осторожно касаясь моего плеча.
– Я идиот и последняя сволочь. Я чуть тебя не погубил.

Я молчала.

– То, что я сделал, непростительно, - глухо продолжал он.
– Если ты захочешь развода, я пойму. Только не молчи, Эва. Пожалуйста, не молчи, скажи хоть что-нибудь! Ты меня ненавидишь?

– Нет, - хрипло отозвалась я, не оборачиваясь.
– Ненависть - слишком сильное чувство.

– Я тоже очень сожалею о ребёнке. Я... виню себя. Я был не рад, обидел тебя. Не из-за этого ли так случилось? Я не смог тебя уберечь. А если бы я был рядом тогда... когда всё началось... ты не потеряла бы столько крови. Ты едва не умерла из-за моей невнимательности.

Я поморщилась. Куда больше меня пугала клетка.

– Ты стала чужая. Ты не улыбаешься мне. Не трогаешь. Не занимаешься со мной любовью... я очень испугался, когда ты обратилась птицей и попыталась улететь. И очень разозлился, был просто в бешенстве. Ты моя, Эва, понимаешь?
– его руки сжали моё плечо.
– Моя! Я тебя не отпущу! Да и куда ты пойдешь - в свою деревню? Там тебя не ждут. Они продали тебя мне... продали... как товар, как баранью ногу... Моя!

Он откинул одеяло и лёг ко мне в постель, прижимаясь со спины. Его слова меня напугали тем больше, что они совпадали с моими мыслями.

– Ты мне нужна, Эва, я без тебя не могу. Я хочу посадить тебя в клетку навсегда, чтобы ты не смогла упорхнуть. Я хочу тебя...

Мужские руки скользили по моему телу, задерживаясь на груди. Пальцы гладили губы. Тело неожиданно отреагировало на ласку неуверенной дрожью.

Мы действительно не занимались любовью ни разу после выкидыша. Мне ничего не хотелось, а Ральф не настаивал. Наверное, я и в самом деле сама во всем виновата? Мужчине нужен секс. Нельзя вот так его игнорировать целых два месяца! И... из-за своих переживаний я и в самом деле даже не замечала, что ему тоже плохо. Он был рядом, дарил мне поддержку. А я только ныла. Плохая из меня жена.

Руки Ральфа осторожно поднимали подол платья. Мне показалось, что близость - это то, что нам обоим сейчас нужно, поэтому не сопротивлялась, когда он начал стягивать с меня бельё.

26. Битва королей

Ральф расставлял фигуры на клетчатом поле: белые – из молочного опала и черные – из агата. Клебсон, развалившись в кресле, наблюдал за другом, прихлебывая виски из пузатого стакана.

– Что это за игра? – с любопытством спросила я.

Сегодня мой муж был в благодушном настроении, я видела это по его лицу и жестам. Можно было задавать даже самые глупые вопросы и не бояться получить резкую отповедь.

– О, это восточная забава. Называется «Битва королей». Смотри, тут есть Король, Королева, Осадные башни, Рыцари, два Воина…

– А чем Рыцарь отличается от Воина? Ведь по сути, это одно и то же?

– Не совсем. Воин – он куда более свободен. А Рыцарь связан множеством условностей. Оттого ходы у него совсем другие.

– А это? – я тронула пальцем маленькую пирамидку.

– Это ополченец. Расходный материал.

– Всё, как в жизни.

– Больше, чем ты можешь себе представить.

– Что ты имеешь в виду?

Ральф переглянулся с Клебсоном и мягко начал.

– Смотри, допустим, это – Ранолевс, - он указал на доску для игры. – Север – черные фигуры. Юг – белые фигуры. Белый король – это Люциус, старший сын его величества, наследник… согласно официальному завещанию.

– А черный король – Вазилевс, - подхватил Клебсон, придвигая себе доску. – Младший сын, Наместник Северных земель. У него есть свои Воины.

– И Рыцари, - насмешливо дополнил Ральф. – Шантор, например.

– Почему Шантор? – не поняла я.

– У него… своеобразный кодекс чести.

– А… ты кто? – я была уверена, что Ральф ждал этого вопроса.

– А я – Башня, - не обманул моих ожиданий муж. – И Клебсон тоже. Мы – опоры.

– А белые фигуры?

– У Люциуса свои Воины и Рыцари. Например, Шатиньон.

– Грейсон, - продолжил Клебсон.

– Дормез, - тут Ральф сморщился. – Дормез та еще сволочь.

– А я здесь есть? – спросила я.

– Если и есть, то ты – ополченец. Но знаешь, что самое интересное? Любой ополченец может стать Королевой…

– И что нужно для этого делать?

Мужчины хищно переглянулись. Я почти слышала, как они переговариваются мысленно о каких-то своих важных вещах.

– Это всего лишь игра, зайчик мой, - наконец, пожал плечами Ральф. – Садись на мое место, я буду учить тебя, как ходят фигуры.

Я уже поняла, что мой муж не так прост, каким вначале казался. Если в Белом замке всё это было не так заметно – в конце концов, там потайные ходы, лес рядом, заброшенная часовня, то в столице невозможно не заметить, что у нас в доме постоянно мелькают какие-то люди. Ральф часто запирается в кабинете, куда не пускает даже меня, с бумагами. Уходит по ночам в одежде простолюдина. Устраивает вечера, музыкальные или игровые – летом в саду, а в ненастную погоду в большой гостиной, куда приходят не только представители высшего света, но еще и сопровождающие их слуги. Моя задача в такие дни – блистать и развлекать гостей. Это несложно – оказывается, даже знатные дамы любят театр или сказки. Я люблю придумывать новые развлечения. Эльзанские «крестьянские» забавы здесь оказались крайне к месту: жмурки, шарады, пантомимы. Мои вечера пользовались небывалой популярностью.

Сам король несколько раз приглашал меня быть хозяйкой на своих балах. Мне это льстило. Дважды вместе с Адой мы развлекали послов Ниххона, гораздо чаще – эльзанских. Король даже советовался со мной относительно всяких глупостей: например, как я нахожу качество ниххонского шелка, не слишком ли ярки их гравюры, хороша ли шерсть из Эльзании? А какие я люблю фрукты? Мандарины с Островов – просто чудо, не правда ли?

Король напоминал мне дядюшку Амбруаза: такой же тучный, веселый, но себе на уме, и я общалась с его величеством запросто, как с дядюшкой. Прекрасно понимала, что мне завидуют, считая меня едва ли не фавориткой Раймонда IV, но Ральф был очень доволен моими успехами, а, значит, и я была довольна тоже.

Мне нравилось в столице, здесь было весело даже дождливой осенью и холодной зимой. Наряды, драгоценности, всевозможные развлечения – жизнь была прекрасна, словно ярмарочный хоровод. Скучать было совершенно некогда. Единственное, что мне претило – это отвратительная легкость нравов. Ада практически на моих глазах переспала с каждым из ниххонских послов, а потом напропалую кокетничала с эльзанцами. Другие женщины и мужчины не отставали от нее. Я же сначала ужасалась, потом научилась закрывать на это глаза, но сама отшивала всех, кто пытался меня соблазнить: сначала с ужасом, потом, когда научилась, с ядовитыми шутками.

Свои травники и отвары я совсем забросила, у меня просто не оставалось на них времени, да и лаборатории в столичном доме не было. Но однажды мне пришлось вспомнить о своем искусстве.

Среди ночи, почти на рассвете, заколотили в дверь. Ральф, спавший рядом со мной, встрепенулся и помчался вниз – как есть, босой и голый, едва успев цапнуть с кресла халат, как потом оказалось, мой.

Спустя несколько минут позвали меня. В гостиной в кресле полулежал смертельно бледный Шантор, на груди которого расплывалось алое пятно, а у его ног сидела Ада, что-то сбивчиво рассказывая Ральфу. Несмотря на потешность его вида – в шелковом с кружевами пеньюаре он казался шутом – лицо у него было хмурым.