Птичка по имени Авелин

К тому же… Пока ничего страшного не произошло. Всего лишь камера. Это не пыточная, не дыба, не раскаленный металл к ступням. Меня даже не били.

Я прекрасно осознавала, что пыток я не выдержу. Как только ко мне приблизится палач – я расскажу все: и что знаю, и что не знаю. Но пока я тут – буду молчать.

День проходил за днем. Я догадалась, что кормят меня два раза в день и масло в светильник подливают ежедневно, и ложкой царапала палочки на стенах: две кормежки – одна палочка. Палочек было уже много, я пересчитывала их постоянно, но сразу же забывала получившуюся цифру. Одиночество сначала сводило меня с ума, а потом я даже его полюбила. В конце концов, теперь никто не требует, чтобы я летала по чужим домам. Никто не ждет от меня подвигов. Ничего больше не существует вокруг, кроме стен и царапин на них.

Ко мне относились лучше, чем могли бы. Еда была свежей, воды много – я могла и умыться из кувшина, и с трудом, но ополоснуть тело. Сорочка, правда, ушла на тряпки – потому что я женщина, а критические дни никуда не делись. Я их кое-как стирала, раскладывала на полу, чтобы они сохли. В эти дни было даже весело – хоть какое-то разнообразие. Чтобы не ослабело тело, я первые недели делала ниххонские упражнения: приседала, размахивала руками и ногами, но потом перестала. Просто лежала на тюфяке, то и дело проваливаясь в сны.

По моим подсчетам прошла зима. А может, и не одна – я уже ни в чем не была уверена.

Когда в один из дней в камеру заглянул гвардеец и кинул мне бархатный плащ – я даже не поняла, чего он от меня хочет.

– Наденьте плащ, ваша милость, - странным, рычащим голосом сказал он. Я так давно не слышала ничей голос, кроме своего, что даже растерялась. – Сегодня знаменательный день.

Я надела плащ, накинула капюшон. Он странно посмотрел на мои босые ноги, но ничего не сказал.

Шла по коридорам, морщась от того, что ступни колют песчинки и обжигает холод. Шла, даже не понимая, что всё теперь меняется. Когда меня вывели из здания, я зажмурилась и начала задыхаться. Какой яркий свет! Какой невыносимо холодный воздух! Сколько запахов и звуков кругом!

Понимая, что я сейчас упаду, гвардеец подхватил меня на руки и куда-то понес. Я не открывала глаз – слишком страшно. Неужели – эшафот?

– Ну, ну, графиня, - раздался насмешливый голос над моей головой. – Полно трястись. Разве вам неинтересно, что происходит вокруг?

Под моими ногами были деревянные доски. Теплые. Нагревшиеся под солнцем. Сильные руки надавили на плечи, заставляя опуститься на пол. Я открыла глаза, с ужасом понимая, что сижу у ног своего врага. Огляделась и замерла: площадь. Эшафот, как я и ждала. Палач в черном балахоне. Клетка с сидящим в ней человеком.

Не узнать его я не могла.

31. Королевские милости

– Дозволено ли мне… Ваше величество… - пересохшее горло с трудом выталкивало слова. – Попрощаться с мужем?

Люциус посмотрел на меня внимательно. Я любила и ненавидела Ральфа одновременно, но никогда, никогда не желала ему смерти, тем более, такой. Сейчас я готова была умолять. Целовать королю ноги. Согласиться на всё, даже на все его притязания, только бы он позволил мне дотронуться до мужа… В последний раз.

– Хорошо, - наконец, кивнул король. – Мы будем милостивы. Мы позволим вам попрощаться.

Он кивнул одному из стражников: тот подошел ближе. Люциус что-то ему прошептал. Меня подняли под локти, поставили на ноги. По телу, затекшему от неудобной позы, побежала колючая дрожь. Я, стараясь не шататься последовала за стражником к клетке – и плевать, что все это видели. Поднялась на помост. Опустилась на колени – теперь по доброй воле.

Лицо Ральфа было покрыто засохшей кровью. Один глаз заплыл синяком. Волосы всклокочены. На плечах – следы от кнута. Но даже в таком виде он казался мне аристократом и смотрел гордо.

– Что мне делать? – спросила я мужа по-ниххонски, уверенная, что мой страж не понимает этого языка.

– Улетай. Спасайся. Мы проиграли.

– Мы не победили, но и не проиграли, - ответила я твердо. – Шантор жив, Северный собирает войска. Проиграл только ты, но с потерей Башни партия не заканчивается.

Я врала - откуда мне знать, что происходит в мире?
– но врала уверенно. Мне не хотелось, чтобы он умер в поражении. Пусть хотя бы гордость его поддерживает. 

– Всё равно улетай, - ответил муж, морщась и шепелявя. В его рту не хватало нескольких зубов. – Это не твоя война. Мне жаль, что я тебя в это втянул. Прости. Прости за всё.

– Я люблю тебя, - сказала я, потому что так мне показалось правильным: во всяком случае сейчас я действительно любила его, восхищаясь мужеством этого человека.

– Я никогда не любил тебя, - ответил он, кривя губы. – Только использовал. Забудь про меня и живи дальше.

Стражник лениво пнул меня ногой в бок, давая понять, что время вышло. Я поднялась, цепляясь за прутья клетки. Ральф протянул руку, мимолетно касаясь моих ледяных пальцев, а после закрыл единственный глаз. Подталкиваемая стражником, я взошла на помост, где сидел Люциус, оседая без сил у его ног. Вопли толпы вдруг ударили меня по ушам. Мне не хотелось ни видеть, ни слышать, только обнять себя руками и хрипеть от боли, но мне не было позволено даже этого. Король больно ухватил меня за волосы, заставляя поднять голову и повернуть ее к эшафоту.

– Смотри, сучка, и не смей закрывать глаза, - прошипел он. – Смотри, так будет с каждым, кто усомнится в нашей власти. Эта же участь ждет и тебя, если ты не скажешь, где бумаги.

Надо же... он до сих пор их не нашёл. Кто бы мог подумать!

Я хотела зажмуриться, но глаза почему-то отказывались закрываться. Ральфа выволокли из клетки двое гвардейцев. Сам он уже идти не мог, даже стоять не мог, падая на колени возле плахи.

– Последнее слово! – провозгласил палач, и толпа вдруг замолчала. Стало настолько тихо, что слышен был шелест листьев на деревьях.

Ральф поднял голову, расправил плечи и вдруг улыбнулся.

– Мы не победили, - громко и четко сказал он. – Но и не проиграли. До тех пор, пока жив хоть один из нас – Люциус, ты не сможешь спокойно спать.

– Надо было вырвать ему язык, - процедил король, цепляясь за мои волосы так, что у меня слезы выступили из глаз. – Ненавижу!

Он махнул рукой, и палач – крупный мужчина в черном – заломив Ральфу руки, уложил его лицо на плаху. Взмахнул огромный топор. Толпа взвыла, заглушая звук удара. Что-то круглое покатилось по помосту, словно детский мяч, разбрызгивая алые капли. Сознание милосердно покинуло меня.

===

В моей голове пульсировало "ты следующая". Я не хотела умирать. Ещё больше я не хотела умирать на потеху толпе. Как-то вдруг вспомнились однажды брошенные слова "Хоть бы ты почувствовал на своей шкуре, что такое клетка", оказавшиеся пророческими. Да, Ральф не был мне хорошим мужем. Он втянул меня в свои аферы. Он без колебаний пожертвовал нашим (видимо, только моим) ребёнком ради своих целей. Он манипулировал мной. Сколько раз я желала ему смерти?

Сейчас я была готова на всё. Если мне пообещают, что не будет эшафота, будет яд или кинжал - я всё расскажу! И бумаги отдам, и флакон, умоляю, только не эшафот! Только не палач!