Птичка по имени Авелин

Ральф встал за моей спиной так близко, что я чувствовала тепло его тела, но не прикасаясь ко мне. Его дыхание щекотало мне шею. Руки легли на телескоп, обнимая меня и чуть поворачивая трубку.

– Вот здесь созвездие «клубок змей», - бархатным голосом, от которого у меня в животе екнуло, - начал он. – По нему мореплаватели определяют направление. Глаз змеи – видишь эту яркую звезду с краю? – всегда на севере. А вот тут, восточнее, - он сместил телескоп влево, все же прижимаясь ко мне. – Туфелька Вероники. Ты слышала сказку про Веронику?

– Нет, - прошептала я, не понимая, что со мной происходит. – Расскажи!

– У нас эту сказку даже малыши знают, - руки мужа выпустили телескоп и легли на мои плечи, поглаживая, отчего по шее побежали мурашки. – Тебе холодно, Эва?

– Нисколько. Даже жарко.

– Хм… Так вот, жил на свете монах, который однажды нашел в лесу маленькую девочку…

– А, так это сказка про Беренику, - обрадовалась я. – У нас в Эльзании немного по-другому имя звучит!

Губы Ральфа неожиданно прижались к изгибу моей шеи, обжигая, руки скользнули на грудь, стискивая ее. Я ахнула от горячей волны, прокатившейся по телу. Муж не остановился. Он покрывал поцелуями шею и плечо, выводил языком какие-то символы, тяжело дышал. Когда его зубы прикусили нежную кожу, я застонала в голос, тут же испуганно зажимая рот руками.

– Больно? – хрипло спросил Ральф.

– Горячо.

Он замер, буквально закаменел, а потом подхватил меня на руки и уложил на покрывала. Я доверчиво смотрела ему в лицо, ожидая: неужели это, наконец, свершится? Лучше момента и придумать было нельзя: ночь, звезды, шелк подо мной, его губы, наконец, накрывшие мои. До этого мы почти и не целовались: для меня всё было внове. Он не спешил; его губы были мягкими, нежными, язык дразнил и ласкал. Немного привыкнув к странным ощущениям, я робко начала ему отвечать – касалась своим языкам его зубов и неба, захватывала нижнюю губу. Мы лежали очень близко, я отчетливо ощущала упирающуюся мне в бедро выпуклость, но не пыталась ускользнуть. Его пальцы потянули шнуровку на платье, касаясь верхней части груди, потом туда же стекли его губы.

– Проклятый корсет, - шепнул Ральф. – Никак не дотянуться. Что ж, зайдем с другой стороны.

Руки его принялись поднимать подол платья, я замерла, не зная, бояться ли мне или поддаться его ласкам. Выбрала второе: он ведь мой муж, от его ласк всё тело дрожит! Не думаю, что он причинит мне вред! Мужские пальцы наощупь нашли завязку чулка, потянули за нее, коснулись голой кожи бедра. Я всхлипнула, невольно сжимая колени.

– Ты права, на сегодня хватит, - хрипло сказал муж, убирая руки и поправляя платье. – Но какая ж ты сладкая!

– Почему хватит? – обиженно спросила я.

– Ты еще маленькая.

– Ты считаешь, что за два оставшихся месяца я вырасту?

– Нет, но я дал слово.

– Никто не узнает! – я ластилась к нему, как кошка, ощущая странное томление внизу живота. Мне казалось, что Ральф сможет его унять.

– Я узнаю, рыбка. И ты узнаешь. Как ты сможешь меня после этого уважать?

– Но ведь это я тебя прошу… продолжить!

– Ты сама не знаешь, чего хочешь.

Я села рывком, отталкивая его руки. Поправила платье на груди, резкими движениями затянула распущенные ленты.

– Зачем ты на мне женился, если я тебе не нравлюсь? – сама понимала, что веду себя, как капризный ребенок, но обидно было до ужаса.

– Очень нравишься, - погладил меня по голове, словно собачку, Ральф. – Слишком сильно нравишься.

Он поймал мою ладонь и положил себе на пах. Да, бугор в его штанах меньше не стал.

– И что теперь? Найдешь себе служанку для снятия напряжения?

– Что? – удивился он. – Какую служанку?

– Ну, в Ранолевсе же не принято хранить верность!

– Ада, - после некоторого молчания догадался Ральф. – Вот же язык без костей! Эва, послушай…

– Слушаю.

– Да, в Ранолевсе муж и жена по согласию друг с другом могут завести интрижку. Это не значит, что они меньше любят друг друга. Просто… разнообразие. Хочется чего-то нового. Хороший способ избежать скуки в отношениях.

Я с ужасом смотрела на Ральфа. Нет, я этого не понимала. Для меня супружеская верность была чем-то незыблемым. Брак без нее становился фарсом.

– А как же любовь? – растерянно выдохнула я.

– Ты потом поймешь, - усмехнулся Ральф. – Кто любит, тот желает счастья своему любимому. Доверяет ему. Разве это не высшая степень доверия – отпустить и знать, что твой партнер к тебе вернется?

– Нет, - отрезала я. – Это разврат и неумение держать себя в руках. Когда любишь – уважаешь себя и партнера.

– Ух, какая ты правильная штучка, - засмеялся муж. – А ты любишь?

– Тебя? Пока нет.

– Тогда мне можно развлекаться?

– Нет, - подумав, ответила я. – Меня это очень обидит. Я разведусь, если узнаю об измене. Сразу же.

– Ладно, я тебя услышал. Пойдем спать? Или посидим еще? Хочешь черешни?

Некоторое время он развлекался, кормя меня ягодами с рук, а я подыгрывала ему, а сама внутри не находила себе места и, наконец, не выдержала.

– Ральф, ты ведь это несерьезно? – жалобно спросила я, ухватив его за руку. – Ну, про развлечения на стороне? Ты меня просто проверял, правда?

– Эва, я не собираюсь тебе изменять, - спокойно ответил он. – Ты слишком мне нравишься, чтобы смотреть в сторону других женщин. У нас с тобой столько всего интересного впереди!

– Да уж, Ада мне рассказывала, - проворчала я с облегчением. – Ох, сколько интересного!

– Я убью эту болтушку, - притворно зарычал Ральф. – Это я должен рассказывать тебе всякие пошлости, а не она! 

24. Обучение

Я никак не могла подумать, что самой сложной наукой для меня станут эти проклятые танцы! И даже ниххонский отвар мне не особо помог. Сварить-то я его сварила, после чего меня просто разрывало на части от кипящей внутри энергии. Даже после того, как учитель танцев, в очередной раз обозвав меня неповоротливым бревном и коровой на льду, убежал, громко хлопнув дверью, я до изнеможения повторяла все эти повороты, наклоны и прыжки, забыв про еду и сон. Ральф утаскивал меня из бального зала насильно.

Я все же птица. Некоторые вещества влияют на меня не так, как на людей. Видимо, и здесь какая-то травка сработала неправильно. Наутро было плохо, ужасно болело всё тело, но лежать всё равно не могла. Ральф смеялся, уверяя, что я – тот еще химик. Я сварила ему еще отвара. Вызвали начальника стражи – крупного мужчину с седыми усами и выдали ему кувшин зелья для испытаний на солдатах. Я была против, но муж сказал – всё, что не убивает, сделает человека сильнее. Тем более, что я жива. Значит, всё же не яд.