Пуговицы
Шрифт:
В ту же секунду Слава с благодарностью вскинул глаза.
— Мама на таблетках сидела. Из-за депрессии. Творческой. В молодости она была перспективной художницей. Ей устраивали выставки в Кёльне, Будапеште, да много где, и она по всем странам ездила со мной «под мышкой». Мама была очень общительная, энергичная и жизнерадостная, пока с Марком не познакомилась. Дашиным отцом.
Не смотря на ровный тон, в каждой его фразе слышалась горечь.
— А твой отец где?
— Он умер, мне ещё года не исполнилось. От передоза. Тоже художником был. Искал новые грани восприятия. Но они всё равно
— И как же вы с Дашей без мамы? Без родителей? Я имею в виду вообще без старших…
Совсем позабыв о том, что это ужин и что нужно есть, я вся горела от напряжённого внимания.
— Деньги у нас всегда были. Дашин отец на карту перечисляет. А всё остальное я и сам могу. Просто то, что тайком — очень мешает.
Сказав самое главное, на остальные вопросы он отвечал более охотно.
— А разве нельзя всё оформить так, чтобы Даша с тобой официально осталась?
— Только через суд, лишив её отца родительских прав. А это невозможно. Он богатый, обеспеченный, любит её и всегда заботился о ней. Она его единственный ребенок. Хотя он трижды был женат. И всегда был женат. Но не на маме.
— Ну, а если Даша скажет на суде, что хочет быть с тобой? Её должны оставить. Меня в детстве затаскали по судам, требуя выбрать, с кем я хочу быть.
— Я её брат, а не родитель. Я заканчиваю школу и у меня только зарплата разносчика пиццы. Дашу никогда не оставят со мной. По крайней мере, пока ей не исполнится четырнадцать.
— Как всё сложно. И что же делать? Неужели вам так всю жизнь придётся прятаться?
— Надеюсь, нет. Давай больше не будем про это?
Я снова взяла его за руку.
— Даше очень повезло с тобой. Я бы хотела, чтобы у меня был такой брат, который заменил бы мне и маму, и папу, и всех на свете, с которым спокойно, надёжно и не страшен даже дестрой.
— Дестрой? — удивлённо рассмеялся он, и мне послышалось этом смехе облегчение. — Что это?
— Это бардак и хаос, когда всё шиворот навыворот и ты уже не знаешь, что такое хорошо, а что плохо, что белое, а что чёрное, что добро, а что зло. Когда всё настолько перемешалось, что уже не имеет никого смысла. Как в мировых новостях.
Томаш умилённо покачал головой, поднял меня за плечи и пересадил к себе на колени.
— Мне приятно, что ты так обо мне думаешь.
Больше в этот день мы не разговаривали. Сначала целовались прямо на кухне, после чего он отнёс меня в комнату на диван и там в кромешной темноте раздел. Но потом только гладил и
целовал, и это было похоже на глубокий тактильный гипноз, от которого я совершенно потеряла понимание времени, пространства и реальности. Потеряла мысли и разум, погрузившись в объёмные и парящие над землёй, как тёмные ночные облака, ощущения.
Мне снилось, что я пришла в магазин одежды, долго стояла в очереди на кассу, а когда подошла моя очередь, оказалось, что я сняла вещь с манекена и нужно её заменить. Продавщица нажала кнопку у себя за прилавком и по всему залу и прокатился требовательный сигнал. «Менеджер манекенов», подойдите к кассе! — объявила она по громкоговорителю. И снова нажала на кнопку со звонком. Очередь заволновалась. Я пыталась сказать им, что задержка не
из-за меня и я уже передумала брать ту вещь, но меня никто не слышал: ни очередь, ни продавщица, потому что она продолжала звонить в звонок. Всё звонила и звонила. Очень-очень громко. Так громко, что я, совершенно ничего не соображая, вскочила с дивана.Пробудиться мой мозг ещё не успел, тело на автопилоте дотопало до коридора и зависло перед входной дверью, которая внезапно открылась сама.
Томаш стремительно вошёл. Он был в школьном.
— У тебя пять минут, чтобы одеться.
— Что вообще происходит? — во рту пересохло, язык еле ворочался.
— Сегодня вторник!
— И чего?
— А то, что, к твоему сведению, все учатся.
— Когда ты успел уйти? — для устойчивости пришлось облокотиться о стену. — Я ничего не понимаю. Я что, уснула?
— Разговаривать будем потом.
— Я не помню, как закрывала за тобой дверь.
Он кинул ключи Кощея обратно на полочку, где они валялись на самом виду с тех пор, как того увезли в больницу.
— Я тебя предупредил, либо ты умоешься и наденешь штаны, либо отправишься в школу прямо так.
— Уже утро?
— Конечно.
— Сейчас какой урок?
— Второй. Алгебра.
— Ой, нет. Давай на следующий пойдём. Я всё равно домашку не сделала.
— Быстро! — он подтолкнул меня в ванную. — Выбора у тебя нет.
— Но я не хочу. Не могу. Я ещё сплю. У меня нет сил.
Через десять минут, чуть ли не за шкирку, Слава выволок меня из дома и заставил бежать. Мы опаздывали, и я готова была разрыдаться. На дощатом настиле меня так шатнуло, что, если бы он не тащил меня за руку, наверняка улетела бы в строительную яму.
Пока мчались, я успела подобрать для него больше сотни нелицеприятных эпитетов, но произнести не могла ни один, потому что задыхалась.
У школьных ворот крикнула Женечке, что мне нужна помощь, он на полном серьёзе кинулся меня спасать, однако на территорию школы зайти не смог и остался топтаться возле калитки.
Когда мы влетели в школу, Марат строго посмотрел на нас, но, сообразив, что это я, сказал только: «И когда тебя уже выгонят, Иванова?».
На урок ввалились без стука. Томаш рассыпался в тысяче извинений, разве что в ноги математичке кланяться не стал. Класс смотрел на меня с осуждением, а на него с любопытством.
— Слава, я всё понимаю, — для убедительности кивая в такт каждого слова, спокойно сказала учительница. — Тебя я пущу, а Маша пусть идёт объясняется с директором.
— Извините её, пожалуйста, — предпринял он новую попытку.
И тут мой мозг неожиданно проснулся.
— Да, конечно. Без проблем. Я схожу.
Томаш заметался, пытаясь меня остановить.
— Всё нормально, — шепнула я ему и выскочила за дверь.
Лучшего способа поговорить с Тамарой Андреевной трудно было придумать.
Глава 16
Секретаря на месте не было, и я беспрепятственно вошла в приоткрытый кабинет.
План дозрел, пока я спускалась с третьего этажа на первый. Очень ясный и полезный во всех отношениях. Мозги, наконец, включились и заработали в авральном режиме.