Пуп света: (Роман в трёх шрифтах и одной рукописи света)

— Нет. Меня зовут Анна, хотя это личная информация, которой я не обязана с вами делиться. Ваш вопрос — это некорректный способ узнать чьё-то имя.

Этого было достаточно, чтобы он, как улитка, уполз обратно в свой домик. Незнакомец покрепче прижал к себе книги, словно ища прочную опору внутри себя, и сказал: «Простите. Я обознался», а потом, смущённый (я прекрасно видела, как у него запылали щёки) выбежал за дверь и поспешил вниз по лестнице. Должно быть, он чуть не столкнулся с Лелой и Филиппом, потому что в следующий момент она уже стояла рядом со мной, запыхавшись от подъёма по лестнице.

— Что случилось? — спросила она, заметив, что я взволнована.

— Тот человек, с которым ты только что столкнулась на лестнице — сказала я. — Он обознался. Спросил, зовут ли меня Аннушкой и почему я не во Франкфурте.

Лела смотрела на меня, раскрыв рот.

— Я ни с кем не сталкивалась… Аннушка? Он так и сказал?

— Да.

— Откуда он знает, что ты всегда просила меня называть тебя так?

— Не знаю, — ответила я.

Лела поздоровалась с библиотекарем кивком головы и задумчиво заметила:

— Как странно. Ты уверена, что не была с ним знакома?

Это сомнение во мне, которое часто, помимо воли Лелы, от неё исходило, всегда меня раздражало, злило и даже вызывало смутную зависть к тому праву, которое она всегда себе давала: считать меня нижестоящей, не ровней ей. Так что я показала ей зубы, как собака, которая не может укусить хозяина, который бьёт её по морде, потому что любит его.

— В этой вселенной точно нет, — сказала я, и она посмотрела на меня взглядом, который говорил, что она заметила «колючку» в моих словах.

Филипп смотрел на нас, не понимая, о чём мы говорим. И просто сказал:

— Очень часто незнакомые люди кажутся мне знакомыми. Есть один, который выходит из гимназии каждый день после полудня, учитель. Он очень похож на святого Иоанна Богослова с рисунка, который дядя Мелентий нарисовал в церкви.

— Ты имеешь в виду фреску, — поправила его Лела.

— Да, её, — сказал мальчик.

Потом мы остановились у стойки. Лела вернула старые книги и попросила «Записки из подполья».

— Продолжаете, значит, читать Достоевского, — с некоторым восторгом сказал библиотекарь, и я только тогда заметила, что очки у него с большими диоптриями: они были похожи на консервные банки толстого стекла, наполненные увеличенными маринованными огурцами, если смотреть на них со стороны днища. — Я так понимаю, что у вас остались всего две или три непрочитанных книги этого автора.

Лела ничего не сказала (только улыбнулась), ничего не сказала и я, потому что знала, что Лела перечитала Достоевского полностью минимум два-три раза ещё в гимназии, в нашем городке. Мне на восемнадцатилетие она тоже подарила собрание сочинений, которое я, к сожалению, тогда так и не прочитала; мне удалось осилить только «Братьев Карамазовых» и я помню, что тогда смутно чувствовала, что эта книга вредна для человека, который просто хочет прожить свою жизнь. Однажды я собралась с силами и сказала это Леле, а она лишь посмотрела на меня и сказала: «Нет, это книга именно о том, как должен жить тот, кто любит жизнь». Тогда я её не поняла, но много лет спустя, когда она уехала и когда я перечитывала книгу, уже сильно увлекшись алкоголем, наркотиками и весёлыми ночами, до меня дошло, что она имела в виду: именно я целый год, думая, что люблю жизнь, жила так, будто ненавидела её и хотела от неё избавиться. Когда однажды Лела приехала навестить меня в санатории, где я оказалась по её настоянию после того, как мои родители пожаловались ей на мои нездоровые пристрастия, она сказала, глядя на раскрытую книгу, лежащую на кровати: «Теперь ты, наверное, поняла. Мы пришли в этот мир не для того, чтобы наслаждаться им, теряя свою душу, а для того, чтобы наслаждаться, спасая себя от него, сохраняя свою душу как единственное, что мы сможем взять туда». И помню, что тогда, кроме Карамазовых, я прочитала всё собрание сочинений, которое она подарила мне на выпускной.

Я смотрела, как Лела, явно чем-то недовольная, перелистывает «Записки из подполья», прислонившись к стойке библиотеки. Когда она дошла до конца, а казалось, что она что-то искала в книге, то сказала библиотекарю:

— Извините, не могли бы вы дать мне другой экземпляр этой книги?

Библиотекарь в замешательстве подошёл к ней, облокотился на стойку и взял книгу. Он открыл томик, пролистал.

— А что не так с этим экземпляром? Странно, это последнее издание. Правда, иногда бывает, что где-то страница не пропечатается, где-то шрифт ставят помельче кеглем, на бумаге экономят — вздохнул он, как будто собственноручно печатал книгу и просит прощения за результат.

— Нет — проговорила Лела. — С книгой всё в порядке. Но дайте мне, пожалуйста, старый, читанный экземпляр, этот совершенно новый.

Библиотекарь взглянул на неё с удивлением, и я видела, что Лела из-за этого чувствовала себя неловко; на лице явно читалось нежелание объяснять, почему она просит старую копию.

— Знаете, эту книгу я читала уже сто раз.

Он опять поднял брови над огурцами, и они приняли форму вопросительных знаков. Тогда Лела сказала откровенно:

— Мне замечания читателей на полях интереснее, чем роман, который я знаю наизусть.

Библиотекарь, который ей годился в отцы, растерянно улыбнулся и заметил:

— Я полвека выдаю книги, но никогда о таком не слышал!

Затем он повернулся, взял с полки старый экземпляр и открыл его: почти на каждой странице, на полях, разными почерками, карандашом или пером были написаны небольшие замечания. Лела улыбнулась и сказала:

— Отлично! Вот это как раз то, что нужно.

Библиотекарь разочарованно закрыл книгу, протянул ей и сказал:

— У вас хороший улов. Не менее десяти читателей, оставивших комментарии! Я всегда был за то, чтобы таких наказывали, но если бы вы были директором, то, наверное, бы их награждали.

Она улыбнулась, взяла книгу, приложила к груди как драгоценность, а затем нерешительно сказала:

— И прошу вас… Если найдёте экземпляр еще старее…

Он только улыбнулся и подтвердил:

— Конечно. Я отложу его для вас.

В этот момент взгляд Лелы упал на книгу за стойкой.

— Что это? — спросила Лела, указывая на книгу.

— «Лествица» Святого Иоанна Лествичника, — ответил библиотекарь. — Христианская мудрость, наставления для тех, кто решил стать монахом. Это не для вас, не только потому, что вы не собираетесь идти в монашки, но и потому, что это последнее издание, его пока брал только один читатель. Библиотекарь открыл книгу, приложил большой палец к обложке и стал перелистывать страницы так же, как счётная машинка в банках пересчитывает купюры на глазах клиента. Но что-то привлекло его внимание. Он остановился на одном месте, и нахмурился: на странице кто-то нарисовал прямую линию, которая потом расходилась в двух направлениях, отмеченных буквами А и Б! Лела чуть не взвизгнула, отчего библиотекарь совсем было растерялся, но всё же сказал разочарованно:

— Жаль, с виду такой приличный человек. Первый читатель… Сразу разрисовал и всё испортил!

Лела довольно грубо выхватила книгу из рук библиотекаря и, словно наркоман в ломке, стала искать место, где была нарисована развилка судьбы, игрек, знак параллельных вселенных. Наконец она его нашла и дрожащими руками раскрыла книгу; я тоже посмотрела на рисунок и под ним увидела замечание, написанное красивым почерком. Лела прошептала:

— Замечания! И при этом ещё и по-македонски!

Я смотрела и не верила своим глазам.

— Посмотри, Аня, глянь, что он написал под развилкой: Стивен Хокинг, «Краткая история времени», глава о чёрных дырах, ведущих в параллельные миры.

Лела была в трансе: листала дальше, и в двух-трёх местах на полях нашла надписи, сделанные тем же мелким почерком, то есть неведомый читатель оставил и другие замечания. Мне было стыдно за неё. Но она была в восторге и, поколебавшись, в конце концов, решилась спросить:

— Скажите, кто этот человек?

Библиотекарь склонился к ней, снял очки и прошептал, будто выдавая государственную тайну: