Пустоши Альтерры. Книга 2

— Плохо кончится, — пробормотал он наконец, забрал жетоны и начал говорить.

И чем больше Мрак слушал, тем сильнее ему всё не нравилось.

Это злило — холодным, выверенным гневом, который не требовал слов и не находил выход. Девчонка уже товар, просто пока не перешла в руки владельца. Вопрос был не в том, случится это или нет, а в том, когда Кляпу надоест игра в догонялки.

Мрак опустил взгляд на стойку, провёл пальцем по шершавому, испачканному пивом дереву, ощущая неприятно сжимающиеся нутро.

Всё работало именно так: если за тобой закрепили клеймо, вмешиваться — глупо, помогать — бесполезно, пытаться что-то изменить — опасно. Никто не сунется, не бросит даже сочувственного взгляда, потому что сочувствие — это уже участие и может слишком дорого стоить.

Это её проблема, такая же, как сотни других до неё, как у тех, кто придёт после.

Не давало покоя, раздражало сильнее, чем хотелось бы, так это то, что она красивая. Караванщик не знал, что делать с красивыми женщинами.

Не то чтобы боялся их, нет, но они сбивали с толку. Слишком уверенные, грациозные, опасные — даже когда просто стояли рядом, смотрели.

Он не понимал сути завоевания, когда можно прикоснуться, когда лучше отступить, и это бесило. Женщины появлялись в его жизни стихийно. Мрак не пытался угадывать их желания, не искал близости и давно решил, что проще не ввязываться. Делать своё дело и не усложнять.

Теперь, сидя в прокуренном «Сучьем Крюке» и слушая трактирщика, он уже знал: дни, а может, и часы одной из таких женщин сочтены.

Мираль не принадлежит себе. Вопрос только в том, когда Кляп заберёт своё.

Он видел это раньше. Снова и снова. особенно в Краегоре. Ломали так, чтобы уже не собрать обратно. Крики рвали воздух, потом стихали, в глазах гасло всё живое. Их переставали замечать, бедные девушки не могли вернуться к нормальной жизни.

Но какое ему до этого дело?

Женщины приходили, женщины исчезали. Их забирали, продавали, использовали, оставляли умирать. Этот мир всегда был таким. Он не пытался его изменить, вмешаться или задавать вопросы.

Мрак не знал, в какой момент что-то изменилось. Но догадывался, кто тому причиной.

Караванщик медленно поднялся из-за стойки, давая себе время осмыслить ситуацию. Направился к выходу, чувствуя, как в груди поднимается то самое глухое, раздражающее чувство, которое он не любил.

Девушку Кляп не получит.

Он шёл к машине медленно, позволяя себе редкую передышку между решением и последствиями. Мысли крутились, перебирая риски, взвешивая, насколько это глупо, нужно и стоит ли тех проблем, которые может принести.

Девчонка умная. Слишком хитрая.

Сегодня обвела их вокруг пальца — завтра попробует ещё раз. Это не изменить. Привычка укоренилась слишком глубоко, да и нет смысла пытаться, она выживает, как умеет.

Ну допустим.

Кляп же мог считать себя хозяином Грейвилла, играть в свои грязные игры, однако за ним не стояло ничего по-настоящему угрожающего. Ни Кодекса в Вулканисе, ни упырей из Краегора. Боевое крыло? Это слишком занятые ребята для мелких разборок.

Она поедет — это уже решено. Однако, если ей кажется, что всё будет просто, если она думает, что сможет крутить ими так же, как крутила другими, — сильно заблуждается.

Когда он вернулся в глаза бросились ящики. Ровные, аккуратно сложенные у броневика, припавшие пылью. Будто это было его решение. Хотя он ещё даже не сказал окончательное «да».

А рядом стояла она — спокойная, уверенная. Как если бы уже провернула сделку. Будто не она сейчас смотрит на мужчину с почти неуловимой тенью страха.

Мрак замер, задержав дыхание чуть дольше, чем следовало, давая себе мгновение, прежде чем выдохнуть и осознать: она сделала всё это за какие-то пятнадцать минут. Без вопросов, обсуждений, не оставляя ему выбора. Уже решила всё за него.

Нет, так не пойдёт.

Лисса ждала, пыталась казаться увереннее, чем была, не играла чужую роль, и слабости не показывала. Скрестив руки на груди, держала ровный взгляд, направленный прямо, но Мрак сразу заметил, она едва заметно переминалась с ноги на ногу, нетерпение жгло её изнутри, заставляя сгорать от ожидания.

Воздух вокруг становился вязким, тяжёлым, приглушал звуки, растягивал паузу до неестественных границ. Обычная тишина превращалась в нечто большее, чем просто отсутствие слов — в напряжённое ожидание, которое набухало, разрасталось, становилось осязаемым.

Что теперь?

Он понял? Или продолжает играть? Тянет момент, испытывает, наблюдает за её реакцией? Или давно принял решение и просто смакует её ожидание, позволяя этой пытке дойти до предела, до той точки, где нервы натягиваются, где страх ощущается, как горячее дыхание на затылке?

Караванщик молчал. Парень тоже хранил тишину.

И это тишина давила сильнее, чем прямой отказ. В ней таилась хищная, жестокая выверенность, холодное выматывание.

“Лисса, открой, — Анабель ударила в сознание, резко, со всей силы. — Открой мне!”

Нет.

Мрак просто стоял — неподвижный, изучающий — и в этом взгляде, оценивающем, хищно-спокойном, было что-то, чего она не могла разгадать?

“Тупая девчонка! — Анабель металась, колотилась, рвала сознание изнутри. — Ты не понимаешь, ты теряешь момент! Дай мне! Дай мне выйти!”

Нет.

Лисса не привыкла быть в такой позиции.

Она всегда контролировала разговор, всегда знала, куда направить диалог, когда смягчить голос, когда улыбнуться, а когда смотреть прямо, не мигая, заставляя думать, что власть в её руках.

“Ты слаба, Лисса. — Голос Анабель зазвенел, став низким, шипящим, наполненным чем-то тёмным. — Ты ждёшь, ты дрожишь, ты ничего не делаешь! Пусти меня!”

Нет.

Стиснув зубы, Лисса подняла голову, выпрямила плечи, но внутри уже запускался этот проклятый механизм отчаяния, когда страх превращается в туман, затягивает сознание, делает каждый миг мучительно долгим.

“Они разорвут тебя, если ты облажаешься! — Анабель кричала, захлёбываясь злостью. — Пусти меня! Или я не приду, когда ты будешь звать!”