Пустоши Альтерры. Книга 2

Нет.

Ей было страшно, а ждать было невыносимо.

— Ты нас обманула.

Мрак сказал это просто, без надрыва, осуждения, эти слова, короткие и окончательные, ударили точнее, чем если бы он кричал.

Кровь хлынула в лицо, кожа загорелась жаром, её поймали с поличным, сорвали последнюю защиту и поставили перед фактом, который она не могла изменить.

— С Кляпом. С проблемами. С этой твоей «честной сделкой».

Девушка не пыталась отрицать, выкрутиться, она знала — он не оставит ей такого шанса.

— Ты бежишь, потому что иначе тебя просто заберут, попутно подставляя нас под удар опасного убийцы и его группы.

Голос оставался ровным, почти ленивым, без упрёка, и именно это было хуже всего.

Хуже, чем если бы он разозлился, хуже, чем если бы сжал кулаки, хлопнул дверью, сказал, что не хочет иметь с ней дела.

Гнев — это эмоция, а у него эмоций не было.

— Ты отчаянная.

Тот же спокойный, уверенный тон, от которого внутри всё переворачивалось.

— Отчаянные люди — самые опасные.

Лисса уже не дышала.

— Я знаю таких.

“Ах, милая, — Анабель усмехнулась, сладко, растягивая слова. — Ну что, разоблачили тебя?”

Лисса не отвечала.

“Как же ты дрожишь, — голос потек дальше, маслом по раскалённой сковороде. — Тебе страшно, правда? Может, мне стоит просто… уйти?”

Тёмный, густой, змеящийся шёпот проскользнул глубже, обвился вокруг её сознания, заполнил каждый уголок.

“На годик.”

Лисса напряглась, сжалась изнутри.

“Да, да… представь. — Анабель потянулась, её голос дрожал от довольного предвкушения. — Ты останешься одна. На один год. Всё прочувствуешь. Каждое касание. Каждую рану. Каждую секунду.”

Лисса зажмурилась — пытаясь заглушить этот голос, не дать ему прорваться глубже, Анабель продолжала, и её шёпот уже становился образами.

Связанные руки, врезающаяся в запястья верёвка, кожа в крови, синяки, дыхание на шее — горячее, чужое, тягучее, запах пота, табака, металла.

— Сегодня ты готова заплатить нам, лишь бы уехать. А когда твой план изменится?

“Знаешь, как изменяется тело, когда его ломают? — Анабель перешла на полушёпот. — Оно не сразу понимает, цепляется за надежду. А потом…”

Лисса пыталась оттолкнуть эти мысли, но они были живыми, нарастающим сумраком, сгущающийся вокруг.

“Оно сдаётся. Оно становится чужим.”

— Когда поймёшь, что мы тебе больше не нужны? Сегодня ты не моргнув подставила нас под удар.

Каждое слово проходилось по ней, как наждак по живой коже, обдирая слой за слоем, стирая всё, что она могла бы использовать, превращая её в ту, кем она на самом деле была.

А Вектор… Лисса боковым зрением увидела его. Чувствовала разочарование, это стало спичкой, сломавшей хребет.

Внутри сжалось, свернулось в болезненный, ноющий комок, слишком плотный, слишком тяжёлый, чтобы дышать. Воздуха не хватало. Грудь стянуло железным обручем. Мир сдвинулся, потерял форму, словно её сознание начало заваливаться в сторону, скользить по наклонной, не находя опоры.

“Ну вот, Лисса, — Анабель выдохнула, и в её голосе было нечто хищное, удовлетворённое, похотливое. — Всё кончено.”

И тогда сознание вспыхнуло сверхновой.

Горячо. Ярко. Ослепительно. Всё сразу.

Обида, злость, отчаяние, страх, ярость, надежда, отвращение, мольба, раскаяние, беспомощность, ненависть. К тем, кто не вмешался. К тем, кто всё понял. К тем, кто отвернулся.

Это чувство взорвалось внутри, затопило, сожгло границы между ней и Анабель, затмило обеих, смешав в одну единственную вспышку чистой, бесконечной боли.

Лисса заревела, завыла.

Этот звук не был похож на человеческий — глухой, рваный, животный, как у существа, загнанного в угол, у зверя, которому сломали лапы и оставили умирать.

Даже Рой не выл так.

Её тело содрогнулось, согнулось под этим криком, мир взорвался всполохами боли, страха, гнева, и она больше не знала, где находится, не разбирала лиц, не слышала звуков, только этот вой, рвущийся из её груди, пронизывающий пространство, заполняющий собой всё, не оставляя ни единого шанса сдержаться.

Её разорвало изнутри и весь мир стал этим воем.

Схемы, уловки, хитросплетённые игры, которыми она так гордилась. Которые казались ей вершиной мастерства, её главным оружием, спасением, смыслом, тем, что позволяло ей выживать, держаться.

Всё это было ложью.

Она была везением.

Она была незначительностью.

Неуловимый Джо. Та, кого не ловят потому, что нет никому дела.

И вот теперь, в этом проклятом, пыльном, безнадёжном Грейвилле, среди ржавого металла и сухого ветра, среди чужих взглядов и пустых улиц, среди песка, который пропитывает кожу и душу, это осознание прорвалось наружу, как разорванная плотина.

Она выла. Они обе.

Забыв про гордость, контроль, забыв про всё, что носила, как броню, как маску, как спасение, она запрокинула голову и выдала тот самый крик, который не звучал с пятнадцати лет.

С того самого дня, когда брат разжал пальцы у дверей борделя.

Когда её мир треснул и разлетелся на осколки, режущие плоть, вонзающиеся под кожу, становящиеся её частью, превращающие её в ту, кем она стала.

Когда она умоляла, цеплялась за одежду. Когда смотрела в его глаза, надеясь увидеть там хоть что-то — сожаление, сомнение, боль, любовь. А увидела только жажду новой дозы.

И вот сейчас, в этом форпосте, где её жизнь обесценили в очередной раз, где двое мужчин смотрели на неё и не знали, не понимали, не могли почувствовать, почему это так больно, так ужасно, так разрывающе невыносимо, она провалилась обратно в ту бездну.

Слёзы текли горячими дорожками, цеплялись за кожу, прилипали к губам, горели, словно соль на свежей ране.

Первым не выдержал Вектор.

— Ты серьёзно, Мрак?!

Голос сорвался, дрогнул, в нём не было ни капли привычной уверенности — только злость, негодование и… страх.

— Ты доволен?!

Мрак не ответил. Он просто стоял, смотрел и не понимал, какого хрена сейчас происходит.

Девушка рыдала так, как рыдают люди, когда мир ломается у них под ногами. Она сжалась, закрыла лицо ладонями, содрогалась под этой волной отчаяния, что захлёстывала её целиком, не давая ни спрятаться, ни вдохнуть.

И это было слишком настоящее.

— Какого черта ты с ней сделал?!

Вектор шагнул вперёд резко, срываясь на злость, на требование, а Мрак даже не двинулся.