Пустой мир 3. Короны королей

— Как ты смеешь нападать на меня?! — прошипел он в сторону барона, отступая назад, но наткнулся на собственный рабочий стол. — Если король об этом узнает, он тебя повесит! Ты же дал слово…

— Я давал слово не тебе, и не перед тобой буду за него отвечать, — оборвал его Эдвард. — Я пришел сюда, чтобы исполнить обещание, данное намного раньше.

Стрельба снаружи неожиданно вспыхнула с новой силой, и Эдвард обернулся на шум. Вассарий обрадовался было, что это подоспел отряд его гвардейцев, но почти так же быстро все снова затихло. Когда тристанский барон снова повернулся, то увидел в глазах своего противника почти животный страх перед неотвратимостью судьбы.

— Взять его! — велел Эдвард своим гвардейцам, не обратив внимания на то, что Вассарий пытался что-то сказать. Он почти не сопротивлялся, когда гвардейцы схватили его и потащили наружу, только вяло упирался ногами, и о чем-то бормотал. Граф еще надеялся, что его призыв о помощи услышали, и сейчас явятся его вассалы и защитят своего сюзерена. Большинство из них тоже разместились в этом лагере, и просто так игнорировать казнь своего сюзерена они не смогут. Вассарию очень хотелось на это надеяться.

Гельские солдаты, услышав шум и стрельбу, действительно вышли из палаток с оружием в руках, но выглядели они скорее удивленными, чем встревоженными или испуганными, увидев тристанских гвардейцев, оцепивших сектор вокруг палатки командующего.

— На вашего сюзерена напали! — закричал Вассарий во весь голос, как только его вывели. — Спасайте его! Это ваш долг!

Некоторые, особенно горячие, даже дернулись к нему, но их остановили товарищи, увидев среди нападавших тристанского барона. Практически все они участвовали в обороне ущелья, многие видели его, лично ведущего тристанские войска на прорыв, и почти все уже знали, что их феодал покинул войска в самый критический момент, спасая собственную жизнь в штабе далеко за линией фронта.

Эдвард шел первым, словно уверенный в том, что никто не станет стрелять, убрав левую руку за спину и глядя только перед собой, а за ним — гвардейцы, тащившие за собой продолжавшего кричать графа. И гельские солдаты, видевшие, на что способен этот человек в бою, расступались перед процессией, пропуская вперед и опуская взгляд. Эта покорность была не проявлением страха, а уважения к человеку, не пожалевшему даже собственной жизни и пошедшим вперед там, где дрогнули все остальные, окончательно сломил Вассария, буквально взвывшего от страха. Он звал на помощь, умолял и угрожал, пытался вырваться из рук гвардейцев, но они тащили его дальше, под молчаливое одобрение солдат, все так же не поднимавших взгляда.

— Вы не смеете! Я дворянин! — кричал гельский граф, пытаясь упираться и тормозить ногами, но сопротивляться силе боевых костюмов он был не в состоянии, так что лишь спотыкался и падал, после чего его волокли дальше. — Ты давал слово, что не сделаешь этого! Нет! Ты не смеешь! А вы! Вы все предатели! Вы предаете свои клятвы! Вы же клялись защищать сюзерена!

— Сюзерен тоже клялся защищать нас, не жалея собственной жизни, — услышал он спокойный голос и даже успел бросить взгляд в ту сторону, где среди солдат, сложив руки на груди, стоял один из его вассалов. Он был в полном боевом снаряжении, но не собирался вступаться за господина, спокойно наблюдая как его волокут мимо, — а вместо этого он сбежал, чтобы мы своими жизнями выиграли ему еще немного времени…

— Нет! Все не так! — Вассарий взвыл и снова повалился на колени, но гвардейцы даже не замедлили шага, таща его дальше, к открытой площадке на окраине лагеря, где были установлены виселицы. Мучительная смерть в петле была позорной казнью для людей, запятнавших свою честь. Виселица ждала насильников и мародеров, убийц беззащитных и лжесвидетелей, дезертиров и клятвопреступников. Всех тех, кому не позволено было умереть от пули или меча, сохранив свое честное имя.

Воинская дисциплина в Рейнсвальдской армии всегда поддерживалась жесткими и авторитарными методами, и потому полевые лагеря всегда оборудовались местом для казни. Оно лишний раз напоминало солдатам, что наказание неотвратимо, независимо от того, кем является преступник и какие прежние заслуги за ним числятся. Сейчас установленные металлические перекладины пустовали, но на одной из них уже висела заготовленная петля, только одним своим видом заставляя Вассария не просто угрожать и возмущаться, а кричать в спину и слезно молить о пощаде идущего впереди Эдварда. Тристанский барон шел, не замедляясь и не отступая ни на шаг в сторону, прямо сквозь растущую толпу гельских солдат, сбегавшихся сюда, стоило им только услышать о происходящем. Среди них были и офицеры, и другие вассалы, но никто не пытался помочь своему графу.

— Я прошу… пожалуйста…я не хочу умирать, — сквозь судорожные всхлипы тянул Вассарий, когда его поднимали по металлическим ступеням на помост. Ему было все равно, как он выглядит и что о нем могут подумать. Ему внезапно с невероятной силой захотелось жить. В любых условиях, пожертвовав ради этого всем — богатством, честью и достоинством, но жить. — Эдвард! Господин… я все сделаю, все расскажу… все, что угодно, но, пожалуйста, не надо…

Даже когда ему на шею накинули петлю, он просил остановиться, обещал, что расскажет все, что знает, что откажется от всех званий и титулов, слезно умолял сохранить ему жизнь. Тристанский барон не отвечал, сложив руки на груди, хладнокровно наблюдал, как гвардеец проверяет узел. А гельские вассалы внимательно наблюдали за происходящим, перешептываясь и что-то живо друг с другом обсуждая.

— Эдвард! — усиленный внешними динамиками голос фларского графа остановил происходящее. Замерли не только гельские солдаты и офицеры, обернувшиеся в ту сторону, откуда прозвучал окрик, но и тристанские гвардейцы. Сам барон впервые повернул голову, а его правая рука легла на эфес шпаги в ожидании продолжения. Сначала, расталкивая солдат, появились тяжеловооруженные мутанты из отряда личной охраны графа, и секундой позже и он сам в полевом мундире и защитной маске, добиравшийся явно в спешке и даже сейчас до конца не отдышавшийся. — Эдвард! Остановись немедленно! Это самосуд! Я не позволю!

Вассарий чуть не заплакал от счастья, когда увидел графа. Дэлай выглядел взбешенным, а громадные хрюкающие злобные твари, вооруженные полуавтоматическими дробовиками, придавали вес его словам. Солдаты шарахались от этих чудищ, хватаясь за оружие, не понимая, чего от них ожидать. Мутанты же, реагируя на поведение своего хозяина, злились и рычали, тыкая оружием в разные стороны, но не открывали огонь без приказа.

— Не позволишь… так же, как когда-то закрыл глаза на Респира, — произнес Эдвард совсем тихо, но Вассарий стоял достаточно близко, чтобы разобрать слова. Все еще держа руку на эфесе шпаги, барон встал на пути графа, когда тот уже поднимался по ступенькам.

— Именем короны! Немедленно останови все это! — возмутился Дэлай, сделав шаг вперед, но тристанский барон не уступил, заставляя графа стоять на ступеньку ниже. — Ты обещал мне, что не станешь делать этого! Остановись или я объявлю тебя клятвопреступником!

Мутанты, по голосу чувствуя на кого направлен гнев их хозяина, нацелили на Эдварда свое оружие, но в тот же миг очутились под прицелами репульсорных пулеметов тристанских гвардейцев. Толпа ахнула и отступила назад, и почти сразу же прозвучали команды готовиться к бою. Гельские вассалы тоже обнажили клинки, но оставалось неясным, на чьей стороне они собирались выступить.

— Я лишь сказал, что однажды вам придется выбирать, — спокойным и совершенно безэмоциональным тоном ответил Эдвард, — между мной и этим человеком. Сейчас этот момент наступил, и я спрошу у вас лишь один раз, чья верность вам дороже. Готовы ли вы принять верность Эдварда Тристанского, барона Тристанского и герцога Аверийского, либо же вы примете верность Вассария Гельского, графа Гельского и бывшего претендента на престол королевства Рейнсвальд?

Дэлай посмотрел на гвардейцев, стоявших позади Эдварда. Их было не меньше, чем его личных телохранителей, и он слышал тихий звук, который издавали заряженные до передела нагнетательные катушки репульсорных пулеметов, уже снятых с предохранителя. Стоило тристанцу сказать хотя бы слово, и гвардейцы открыли бы огонь без малейших раздумий. Такой вариант претендента на престол не устраивал, тристанский барон был ему нужен, чтобы закончить эту войну. Лишиться человека, известного в войсках, получившего столь широкую поддержку среди простых солдат всех феодов, участвовавших в этом сражении, Дэлай просто не мог себе позволить. И потому сейчас должен был отступить, попытавшись сохранить собственное лицо.