Путь хирурга

— Филипп Бедросович, нам бы форму для нового ученика получить.

Ох ты ж, какое имя-отчество интересное. Я невольно пристальнее присмотрелся к кладовщику. Небольшого роста, фигура, как груша, когда нижняя часть раза в два шире плеч. Вовсе не высокий и не статный — да и в молодости, наверное, не был. Борода растёт клочьями, уже седая. Наверное, неудивительно, учитывая, какая нервная работа у мужика.

Когда он поднял взгляд и увидел меня, его лицо исказилось явным отвращением.

— Ты что, серьезно, Демидов? — презрительно процедил он, брезгливо рассматривая меня с ног до головы. — Вы меня в этом году решили на тот свет отправить такими шуточками? Это же…

Он запнулся, будто не в силах произнести это слово. На лице появилась такая мина, как будто он съел кислую дольку лимона, да ещё не по своей воле.

— Сбившийся, — наконец, процедил кладовщик.

Мой взгляд невольно упал на длинный острый штырь, торчащий из стола прямо перед Филиппом. На него были наколоты несколько бумажек.

Что за бумажки, я понял, когда Демид достал ещё одну такую же и положил на стол перед Филиппом.

— Нет, Филипп Бедросович, на этот раз все серьезно. Вот его допуск, — прокомментировал Демид. — А раз он теперь ученик, то ему положена наша форма.

— Охренеть… — кладовщик взял листок, и тотчас нанизал его на штырь.

Причём проткнул он талончик с таким ожесточением, будто насаживал на штырь не бумажку, а меня.

— Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что эти сбившиеся уроды теперь учатся наравне с нами.

Слова — это всего лишь слова, но он говорил с таким нажимом, что его слова ударили по мне, будто кнутом. Вообще-то не похоже, чтобы этот мужик привык сдерживаться. А надо бы, всё-таки возраст уже немолодой.

Он поднялся из-за стола, тяжело дыша, вес все-таки у Филиппа был приличный и явно лишний.

— Ясно все, Астахов уже совсем… — «что совсем», он не договорил, осекся вовремя.

Выходит, вывод, что рот у него как помело, верен только наполовину. Свою пасть он раскрывал только на тех, кого считал слабее себя. Ну или тех, кто не поставил его на место.

— Так, Демид, помоги-ка, — Филипп снял со штыря всю пачку талонов и протянул Демидову. — Сходи-ка, отнеси Радимову, пока я с… этим разберусь.

На его неприятной харе расплылась улыбка, как у питона, готовящегося поглотить кролика целиком. Ну, это если бы питон мог улыбаться. Я не отвел глаз. Да-да, Демид, сходи… куда там он тебя послал.

Ученик взял листки и вышел из кладовой.

Филипп тяжело оперся о столешницу и впился в меня взглядом свои свинячих глазок.

— Будь моя воля — я задушил бы тебя своими собственными руками, гаденыш, — процедил он. — Я таких как ты…

Я почувствовал, как в груди вскипает волна ледяного гнева. Я убедился, что Демид вышел, быстро огляделся, ища — есть ли тут камеры. Удостоверившись, что «можно», я не раздумывая ни секунды, направил внутренний поток энергии чуть ниже его колена. Поток выбил почву из-под его ног. Он с хрипом завалился на стол, ища опору. Но я, уже руками, схватил его за затылок и припечатал о столешницу. Лицо этого неприятного типа замерло в доле миллиметра от заострённого металлического штыря. Так, что кончик царапнул его шею, точно у сонной артерии.

Филипп замер, даже не решаясь дышать. Широко раскрытые глаза перепуганно смотрели на меня.

Я медленно наклонился к нему и спокойно, почти равнодушно прошептал на ухо:

— Если бы штырь прошел на пару миллиметров ближе, у тебя было бы примерно десять секунд, прежде чем сознание начало бы меркнуть. Через тридцать секунд ты захлебнулся бы своей кровью. Поверь, зрелище неприятное. Ты бы подох до того, как сюда бы прибежали тебя спасать.

Кладовщик едва заметно сглотнул, не в силах пошевелиться. Лицо его посерело, по лбу стекал пот, и весь гонор мгновенно испарился.

Но мужичок явно был не так прост. Он вдруг попытался огрызнуться, неумело скрывая страх за грубостью.

— Ты… ты за это еще поплатишься! Ты не представляешь, какие проблемы тебя ждут!

Я усилил нажим на его затылок, придвинув его горло ещё ближе к штырю, так, что металл больно впился в кожу.

— Проблемы сейчас у тебя, Филя, а я, поверь, справлюсь с любой, которую ты мне устроишь. И советую тебе запомнить, с кем не стоит играть.

Филипп коротко всхлипнул, осознав всю серьезность моего намерения. Он больше не проронил ни слова, затихнув окончательно.

— Ты меня понял, Филя? — спросил я холодно.

— Д-да… — выдавил он дрожащим голосом.

Я выпрямился, убрал руку с его затылка и жестом приказал кладовщику подняться.

— Тогда принеси мне одежду. И побыстрее, только под ноги смотри, а то ты вон какой на ногах неустойчивый.

— Все будет, прямо сейчас… — заблеял Филипп.

Он торопливо кивнул, пытаясь унять дрожь в руках, и на полусогнутых, почти в присяде, бросился внутрь кладовой. Обучаемый все-таки, впрочем, тем лучше для него.

Минута, и Филипп вернулся обратно, держа в руках новенькую робу, такую же, какая была у Демидова и остальных учеников.

— Уровень допуска вам Павел Алексеевич проставит, — прошептал он, укладывая робу на стол.

Так бы сразу! Но ничего, теперь будет как шелковый. В больницах обычно такие санитарки, скажем так, несговорчивые. Оттуда и научился, что стоит на таких разок рявкнуть хорошенько, и сразу по стойке смирно становятся. А то это я делать не буду, то не хочу…

Дверь в кладовую открылась, и на пороге появился вернувшийся Демид. Увидев, что я стою с робой, а Филипп потупил взгляд в пол, ученик даже как-то растерялся, будто не ожидая такого поворота событий.

— Филипп Бедросович, а переодеваться где — не подскажешь?

— Д-да, вот прямо за углом, старую одежду можно оставить прямо там, — послушно выдал кладовщик.

Я пошел переодеваться, поймав на себе еще более ошеломленный взгляд Демида, у которого за малым не отвисла челюсть.

Раздевалкой оказался небольшой закуток, прикрытый шторой. Зеркала там не было, да и ничего не было, кроме голой стены.

Я быстро переоделся в принесенную робу, окинул себя взглядом. Все село как надо, по размеру. Ну а что за уровень допуска мне должен дать Астахов — будем смотреть.

Демид молча дождался меня у дверей, продолжая бросать на меня взгляды искоса.

— До свидания, Филипп Бедросович… — бросил он, выходя из кладовой.

А как только закрыл дверь, повернулся ко мне всем телом и уставился выпученными глазами.

— К-как ты это сделал? — произнёс он буквально по слогам.

— Ты про что?

Демид огляделся и, убедившись, что нас никто не видит и не слышит, всё равно придвинулся ближе.

— Ты вообще понимаешь, что сделал? — спросил он, понизив голос. — Филиппа тут все боятся, к нему даже старшие особо не лезут. Я думал, он на тебя бросится, а тут… Он же даже пикнуть не посмел.