Путь

— Да, ты права. Наверное, так нужно мозгу, — небрежно ответил Алекс.

— Нужно мозгу? — повернула она голову и сузила глаза. — И зачем же?

— Понимаешь, левому полушарию необходимы истории. Сказки, романы, мифы — не важно что.

— Не поняла я, — наморщила брови Бо. — Это ты о чём?

— Видишь ли, когда мозг человека взрослеет, он, то есть человек, конечно, а не мозг, начинает ощущать своё место в череде событий. И ему хочется понять, а что было до этого? Так уж устроены мыслительные процессы левого полушария. Оно пытается узнать то, что более-менее реально — своё прошлое, прошлое отцов, дедов, прадедов, остальных поколений и всего мира вокруг. Рождается желание познать историю, так можно сказать. Но представь себе ветхие времена, две-три тысячи лет назад. Какая там история? Не сдохнуть бы с голоду. Однако прошлое, то есть история, нарратив, если говорить научно — они всё так же были важны, просто жизненно необходимы левому полушарию. И что тогда он делает?

— Что же, интересно?

— Тогда мозг рождает мифы, Бо. Так появляется всё — любовные романы и различные религии, человеческая мораль и нормы поведения, представление о предопределённости и судьбе. Всё это мифы, созданные левым полушарием.

— Зато человечество верит мифам! — со знанием дела сказала Бо и уточнила. — Хотя ты прав, не боги их рождают, но люди!

— Это верно! — подтвердил Саня, нахмурился и вдруг ушёл в глубину собственных мыслей. Повисла пауза, прерываемая лишь вскриками птиц.

— Саш, а ты и правда доктор? То есть я имею в виду не погоняло* (прозвище), а специальность? — с любопытством спросила Бо.

— Нет, — открыто улыбнулся он. — Вернее, не совсем. Я, конечно, на операциях тоже ассистирую, но, скорее, я теоретик. Я преподавал нейродисциплины у нас в Ахейском ликее.

— Ух ты, как интересно, — непонятно чему обрадовалась Бо. — А скажи, пожалуйста, ты про сон что-то знаешь?

— То есть? — уточнил он.

— Про сон. Для чего он нужен, например, и как это устроено, — заинтересованным тоном пояснила она. — Давно хочу понять смысл своих сновидений, но не всегда получается. Так что, ты что знаешь?

— Ну, кое-что, конечно, знаю, но не глубоко. У нас не было специальной лаборатории, чтобы проводить эксперименты. Скорее, мои знания основаны на неких общих принципах. А что ты хотела узнать? — наконец осведомился он.

— Всё! — выпалила Бо. — Я хочу понять всё: есть ли вещие сны, как правильно их толковать, да и не только — много всего.

— Ну, если ты думаешь, что можно утром открыть сонник и прочитать, что значит то или иное сновидение, то я тебя разочарую, — по-доброму улыбнулся Саша. — Это ерунда на постном масле. Во снах есть смысл, но вовсе не такой, чтобы он имел какое-то конкретное значение. Например, что для тебя значит, скажем, цыплёнок? Вот первое, что придёт в голову.

— Цыплёнок? — не поняла она. — Не знаю даже… Так одного кретина у нас во дворе звали. Ты это слово сказал, и его образ у меня в голове всплыл.

— Вот, — подтвердил Саша. — А у меня цыплята ассоциируются с тем, как мама в детстве водила меня в контактный зоопарк, там я их брал на руки и гладил. И так у каждого человека, поэтому любой сонник точен, как часы без стрелок.

— Хорошо. Принято! — с нажимом ответила ему Бо. — Но у меня ещё много вопросов. К примеру, отчего во сне всё настолько нелогично? Начинается с одного, откуда-то возникает что-то другое, потом вообще всё меняется? Ведь я же правильно понимаю, что сон — это продукт работы мозга? Так почему бредятина такая снится?

— Ну, это, на самом деле, несложно. Ты правда хочешь, чтобы я объяснил? Просто это за пару слов не рассказать.

— Хочу! А время у нас есть, — решительно кивнула Бо и обратилась было в слух, но тут же решила показать свою осведомлённость. — Я, кстати, кое-что знаю. Есть быстрый сон, когда нам снятся сны и двигаются глаза, и медленный, когда мы просто спим. Эти две фазы несколько раз за ночь меняются. И ещё я знаю, что во время сна мы, как бы правильней сказать… во время сна мы перерабатываем разную информацию. Верно?

— Да, всё практически правильно, кроме того, что сновидения приходят к нам и во время медленного сна, который отвечает за декларативную память, а быстрый сон — за процедурную память. Но на этом не буду заострять внимание, расскажу в другой раз.

— Ага, меня всё же больше волнует вопрос, почему ж нам снится бессвязный абсурд?

— Да, в общем, ответ будет прост. Мозг работает на определённых нейромедиаторах — это примерно, как гормоны, но только в мозге. Так вот, днём нервная система в основном, скажем так, функционирует на серотонине и норадреналине. Конечно, есть и другие медиаторы — глутамат и гамма-амино масляная кислота, например, но содержание двух первых имеет особенное значение. Днём твой мозг, условно говоря, работает на этом топливе, позволяя размышлять, запоминать, строить планы, концентрировать внимание и так далее. Зато ночью их содержание резко падает, и ты теряешь возможность делать всё вышеперечисленное. Кстати, именно серотонин влияет на то, что мы можем отличить реальность от сказки, можешь себе представить? Поэтому при дефиците этого нейротрансмиттера во время сна, теряется возможность подвергнуть происходящее критической оценке. Наш внутренний скептик спит вместе с нами, а за происходящим наблюдает, условно, маленький эмоциональный ребёнок. В метафорическом смысле, — уточнил он.

— Да я поняла, продолжай, — Бо взяла его под локоть.

— Кроме того, основной зоной, ответственной за обработку информации и выстраивание логических связей в мозге человека является лобная зона, или префронтальная кора, по-научному. Так вот, во время сна её активность очень сильно понижается, и наше логическое мышление практически перестаёт работать, вот почему сны настолько хаотичны и непредсказуемы. Но самое интересное знаешь в чём? — деловито усмехнулся Саша. — В том, что мозг-то этого не понимает, поэтому он воспринимает всё, как будто это происходит в реальности, пусть даже в отсутствие причинно-следственной связи. Поэтому ты особо не удивляешься, если разговариваешь во сне с умершими людьми или убегаешь от трёхголового утёнка. — Саша не заметил, как они с Бо пошли в ногу. — Вспомни, что когда ты просыпаешься, то не сразу приходишь в себя, а сначала пребываешь в таком непонятном состоянии — так вот, это как раз таки потому, что префронтальная кора медленно включается. Как правило, подобный процесс занимает минут пять-десять, вот почему спросонья мы плохо соображаем.

— То есть ты хочешь сказать, что всё, что мне снится, не имеет смысла? Это просто белиберда? — вопросила Бо.

— Нет, я такого не говорил, — серьёзным тоном ответил Саша. — Сон — это очень важная штука, но об этом я чуть позже расскажу, а сначала ещё кое-что объясню: вот смотри, как я и говорил, во сне у нас плохо работает префронтальная кора, которая совместно с гиппокампом отвечает за кратковременную память. Именно поэтому мы так плохо помним сновидения — просто потому, что не можем их структурировать и обработать так, как это необходимо для запоминания. Зато те части мозга, что отвечают за память долговременную, наоборот, сильно активизируются — это значит, что все наши воспоминания за прошедшую жизнь имеют возможность проявиться в сновидении, тем более, что одновременно с этим включается отдел, ответственный за узнавание лиц. Вот почему во сне мы видим людей, о которых не вспоминали много лет или заново переживаем то, что случилось с нами в раннем детстве. А так как логика не работает, то всё, что хранится в долговременной памяти, может легко перемешиваться друг с другом, создавая бессвязные истории.

— Получается, что мозг просто берёт из нашей памяти любые события и тасует их, как колоду? — не поверила Бо. — То есть всё же получается, что это нечто бестолковое?

— Да нет же! Осторожно! — Доктор поддержал Бо, когда она, заговорившись, чуть не споткнулась о камень на дороге. — Мозг продолжает работать, но если в период бодрствования он, скажем так, более рационален, то во время сна главную роль играют эмоциональные центры. Например, представь, что ты целый день нервничаешь и беспокоишься, и это твоё эмоциональное состояние плавно переходит ночью в сон. Таким образом, общий фон всех твоих сновидений будет тревожным, и уже на него, словно колечки на пирамидку, мозг накидывает какие-то ассоциации из долговременной памяти, связанные с опасением или страхом, например. И сны снятся соответствующие. Поэтому можно сказать, что во сне первую скрипку играет наш эмоциональный мозг, или лимбическая система, если говорить правильно. А также та часть, что называется передняя поясная кора — она, по сути, является центром самосознания, вот именно поэтому мы всегда являемся действующими лицами сновидений. Редко кто сможет похвастаться, что видел во сне кино, в котором принимали участие совершенно чужие люди, а главным героем был какой-то посторонний человек. Вторым важным элементом лимбической системы, которая активизируется ночью, является миндалина, ответственная за эмоции и реакцию «бей или беги». Вот почему нередко во сне мы, собственно, проявляем агрессию или убегаем от кого-то, а также испытываем страх, ярость, бессилие, возбуждение, радость и другие чувства, вырабатываемые миндалиной.

— Вот! Кстати! — воскликнула Бо. — Давно хотела узнать, а почему я во сне иногда убегаю, но меня не слушаются ноги, или кричу, но рот не открывается? Это какой-то комплекс? Или скрытое желание убежать от проблем?

— Бо, я же тебе говорил, что нельзя однозначно толковать сновидения. — Саша, азартно размахивая левой рукой, снова не заметил, как Бо неосознанно прижалась ближе. — Да, может быть, это метафора ухода от каких-то сложностей в жизни, а может, и нет. На самом деле, причина того, что ты не можешь пошевелиться во сне в другом. Как я тебе уже говорил, когда мы спим, то понижается уровень норадреналина и серотонина, зато очень сильно возрастает содержание ацетилхолина — этот нейромедиатор критически важен для памяти, а во время сна как раз таки происходит оценка дневного опыта и его перенос в долговременную память. Если человек мало спит, то его интеллектуальные способности понижаются, ухудшается память и падает способность…