Пьяные сны

– - Пущай его слонов слоняет, мне што!
– - продолжала она.
– - Я ему не мешаю, а он мне. Ему што? Я за свои пью! Да!
– - и она выпивала второй стаканчик.
– - Коли бы не ты, мерзавец, -- обращалась она к невидимому Митьке, -- я бы может этого винища и в рот не брала, и ангельчик мой жив был бы! Ирод ты этакий, глаза бесстыжие! Встреться ты мне!
– - она выпивала третий и четвертый стаканчик, начиная приходить в обычную ярость. Возвращение хозяина на время прерывало ее пьяные монологи, но затем виденья овладевали ее мозгом и она снова бредила до потери сознанья. И вдруг однажды случилось нечто необычное.

Как всегда заскрипел ключ в замке у входной двери, открылась и хлопнула дверь, и Игнатьиха ясно услыхала, что в прихожую вошел не один хозяин, а с кем-то, громко говоря ему:

– - Сюда, сюда! Тут у меня покойно. И выпить есть, и закусить найдем! Помнишь, как в школе! А?..

– - Великолепно!
– - отвечал хозяину кто-то и они пошли в комнаты.

Игнатьиха на время даже отрезвела.

Никогда такого не было. Чтобы у хозяина и гости!..

Она приоткрыла дверь и стала прислушиваться.

До нее глухо донеслись голоса, громкий смех, потом словно спор, потом голос одного хозяина, все громче и громче.

И вдруг показалось ей, что кто-то крикнул да так-то страшно, а потом засмеялся, и будто она в гостиной сидит, на корточках, под киотой, и видит такое ужасное, отчего можно ума решиться.

Когда она очнулась, то лежала посреди кухни, головой у табуретки и Антипка толкал ее в плечо, сердито говоря:

– - Что ж это ты к сроку чая не сделала. Теперь из-за тебя нам на тощее брюхо!

– - Ох, милые, и что я видела!
– - приходя в себя и дико озираясь, прошептала Игнатьиха.

– - Ты хоть с пола-то встань!
– - сказал ей Авдей Лукьянович и, покачав головой, прибавил: -- пила ты допреж, а до такого не допивалась!

– - Ой, голова моя, голова!
– - снова прошептала Игнатьиха, тяжело подымаясь с пола.

– - Что ж вы не идете лавку открывать, -- послышался голос Чуговеева и он остановился на пороге кухни.

– - Так, что Игнатьиху едва добудились, Никандр Семенович, -- бойко ответил Федор Павлович, -- без еды оставила.

– - Ум пропила!
– - угрюмо сказал Чуговеев.

– - Ай! ай!
– - истерически взвизгнула Игнатьиха и бросилась к двери.

Чуговеев метнул на нее злобный взгляд и усмехнулся.

– - Ишь, допилась! А вы уж, -- обратился он к молодцам, -- в лавке поедите. Авдей Лукьянович купит что надо!..

– - Идем, что ли!
– - сказал Авдей Лукьянович, и все вышли из кухни.

Игнатьиха заспанная, растрепанная, красная, словно из бани, жалась в углу и испуганно таращила глаза на хозяина.

Чуговеев уставился на нее холодным, злым взглядом, криво усмехнулся, потом махнул рукой, повернулся и тихо вышел из кухни.

IV.

Что сказала Игнатьиха Авдею Лукьяновичу

Чуговеев пришел в лавку позднее обычного часа и, как сел в своем углу, так и не двинулся с места до самого вечера.

Из лавки он ушел опять раньше закрытия, не сказав Авдею даже обычных слов.

Мальчишки зашептались, Антипка и Федор Павлович стали громко говорить, и лавка словно ожила, едва ушел из нее мрачный хозяин.

В девять часов Авдей Лукьянович закрыл лавку, и все пошли домой.

Антипка и мальчишки влетели в кухню и закричали:

– - Ну, Игнатьиха, есть давай!

– - И воняет же этой ждановской!
– - морща нос, сказал Федор Павлович, -- сколько он льет ее, сил нет!

– - Корней два ведра купил!
– - ответил Антипка.

– - Что с тобой, али еще не прочухалась?
– - спросил Авдей у Игнатьихи, которая вяло ворочалась у печки и была сама не своя.

Игнатьиха поставила на стол миску и уныло покачала головою.

– - Надо быть, допилась!
– - ответила она с тяжелым вздохом, -- такое мерещится, такое! Господи, Боже мой!
– - и она вздрогнула всем телом.

– - Черти что ли?
– - засмеялся Федор Павлович.

Игнатьиха покачала головою.

– - Хуже, милый!
– - ответила она кротко.

Авдей пытливо посмотрел на нее.

– - И впрямь ты не в себе, -- сказал он, -- ты бы бросила пить, пока что.

Игнатьиха только вздохнула и, убрав миску, выставила на стол горшок с кашей, а сама села в угол на табуретку и застыла.

Ужин кончился. Молодцы встали и перекрестились на образа. Аитипка с мальчишками тотчас побежали на улицу. Федор Павлович ушел и остался один Авдей.

Игнатьиха вдруг поднялась с табуретки, заперла двери и, подойдя к Авдею, тихо сказала:

– - Ты, Авдей Лукьянович, побудь со мною. Что я скажу тебе.

– - Что?
– - нехотя спросил тот.

– - А что я нынче в ночь видела, -- пугливо озираясь, прошептала Игнатьиха.

– - Напилась и видела, -- сказал Авдей, присаживаясь на лавку у окна.
– - Ну, что?

Авдей был маленького роста, с лысиной во всю голову, с маленькими глазками, прикрытыми воспаленными веками и большою, словно из кудели, бородою.

В сюртуке до пят, степенный и строгий, он, несмотря на маленький рост, казался степенным и важным.

– - Пила это я, -- зашептала Игнатьиха, -- вдруг дверью стук! И хозяин домой, да не один. Идут и разговаривают. Чудно мне, я и стала слушать. А они: гу-гу-гу! То смеются, то словно ругаются. А мне что! И вдруг это я, милый ты мой, будто у них за дверью, а они оба в хозяйской. Я, будто, это смотрю и все вижу.

Игнатьиха тяжело перевела дух и на лбу у нее выступил пот.

– - И вот, Авдей Лукьянович, -- зашептала она снова, -- сидят это они и пьют и все промеж собою так-то быстро говорят. Хозяин говорит, говорит, да, как крикнет. Гость-от тоже говорит, говорит. Потом...
– - Игнатьиха совсем понизила голос почти до шепота.
– - Смотрю это я, как хозяин вскочит да гостя за ворот, да на колена, да пальцем все на портрет тычет, что над его кроватью. Мамзель такая! Тычет и кричит: "Ты, ты, ты!" Господи, страшно как! Стою это я и вся трясусь. Гость-то бледный, бледный. Прости!
– - кричит... Тут...
– - Игнатьиха стала почти бледной, склонилась к самому уху Авдея и зашептала: -- как возьмет хозяин его за горло, да лицом в пол... И ничего я больше не помню, Авдей Лукьянович.