Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Офелия

I

На черной глади вод, где звезды спят беспечно, Огромной лилией Офелия плывет, Плывет, закутана фатою подвенечной. В лесу далеком крик: олень замедлил ход… По сумрачной реке уже тысячелетье Плывет Офелия, подобная цветку; В тысячелетие, безумной, не допеть ей Свою невнятицу ночному ветерку. Лобзая грудь ее, фатою прихотливо Играет бриз, венком ей обрамляя лик. Плакучая над ней рыдает молча ива, К мечтательному лбу склоняется тростник. Не раз пришлось пред ней кувшинкам расступиться. Порою, разбудив уснувшую ольху, Она вспугнет гнездо, где встрепенется птица. Песнь золотых светил звенит над ней вверху.

II

Офелия, белей и лучезарней снега, Ты юной умерла, унесена рекой: Не потому ль, что ветр норвежских гор с разбега О терпкой вольности шептаться стал с тобой? Не потому ль, что он, взвевая каждый волос, Нес в посвисте своем мечтаний дивных сев? Что услыхала ты самой Природы голос Во вздохах сумерек и жалобах дерев? Что голоса морей, как смерти хрип победный, Разбили грудь тебе, дитя? Что твой жених, Тот бледный кавалер, тот сумасшедший бедный, Апрельским утром сел, немой, у ног твоих? Свобода! Небеса! Любовь! В огне такого Виденья, хрупкая, ты таяла, как снег; Оно безмерностью твое глушило слово — И Бесконечность взор смутила твой навек.

III

И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночью Сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике. И что Офелию он увидал воочью Огромной лилией, плывущей по реке. Перевод Б. Лившица

Первый вечер

Она была почти раздета, И, волю дав шальным ветвям, Деревья в окна до рассвета Стучались к нам, стучались к нам. Она сидела в кресле, полу — Обнажена, пока в тени Дрожали, прикасаясь к полу, Ее ступни, ее ступни. А я бледнел, а я, ревнуя, Следил, как поздний луч над ней Порхал, подобно поцелую, То губ касаясь, то грудей. Я припадал к ее лодыжкам, Она смеялась как на грех, Но слишком томным был и слишком Нескромным этот звонкий смех. И, под рубашку спрятав ножку, «Отстань!» – косилась на меня, Притворным смехом понемножку Поддразнивая и казня. Я целовал ее ресницы, Почуяв трепет на губах, Она пыталась отстраниться И все проказничала: «Ах! Вот так-то лучше, но постой-ка…» Я грудь ей начал целовать — И смех ее ответный столько Соблазнов мне сулил опять… Она была почти раздета, И, волю дав шальным ветвям, Деревья в окна до рассвета Стучались к нам, стучались к нам. Перевод М. Яснова

Ответ Нины

…………………………………………………. ОН: – Что медлим – грудью в грудь с тобой мы? А? Нам пора Туда, где в луговые поймы Скользят ветра, Где синее вино рассвета Омоет нас; Там рощу повергает лето В немой экстаз; Капель с росистых веток плещет, Чиста, легка, И плоть взволнованно трепещет От ветерка; В медунку платье скинь с охоткой И в час любви Свой черный, с голубой обводкой, Зрачок яви. И ты расслабишься, пьянея, — О, хлынь, поток, Искрящийся, как шампанея, — Твой хохоток; О, смейся, знай, что друг твой станет Внезапно груб, Вот так! – Мне разум затуманит Испитый с губ Малины вкус и земляники, — О, успокой, О, высмей поцелуй мой дикий И воровской — Ведь ласки поросли шиповной Столь горячи, — Над яростью моей любовной Захохочи!.. ………………………………………. Семнадцать лет! Благая доля! Чист окоем, Любовью дышит зелень поля! Идем! Вдвоем! Что медлим – грудью в грудь с тобой мы? Под разговор Через урочища и поймы Мы вступим в бор, И ты устанешь неизбежно, Бредя в лесу, И на руках тебя так нежно Я понесу… Пойду так медленно, так чинно, Душою чист, Внимая птичье андантино: «Орешный лист…» Я брел бы, чуждый резких звуков, В тени густой, Тебя уютно убаюкав, Пьян кровью той, Что бьется у тебя по жилкам, Боясь шепнуть На языке бесстыдно-пылком: Да-да… Чуть-чуть… И солнце ниспошлет, пожалуй, Свои лучи Златые – для зелено-алой Лесной парчи. …………………………………………. Под вечер нам добраться надо До большака, Что долго тащится, как стадо Гуртовщика. Деревья в гроздьях алых пятен, Стволы в смолье, И запах яблок сладко внятен За много лье. Придем в село при первых звездах Мы прямиком, И будет хлебом пахнуть воздух И молоком; И будет слышен запах хлева, Шаги коров, Бредущих на ночь для сугрева Под низкий кров; И там, внутри, сольется стадо В массив один, И будут гордо класть говяда За блином блин… Очки, молитвенник старушки Вблизи лица; По край напененные кружки И жбан пивца; Там курят, ожидая пищи, Копя слюну, Надув тяжелые губищи На ветчину, И ловят вилками добавку: Дают – бери! Огонь бросает блик на лавку И на лари, На ребятенка-замарашку, Что вверх задком, Сопя, вылизывает чашку Пред камельком, И тем же озаряем бликом Мордатый пес, Что лижет с деликатным рыком Дитенка в нос… А в кресле мрачно и надменно Сидит карга И что-то вяжет неизменно У очага; Найдем, скитаясь по хибаркам, И стол, и кров, Увидим жизнь при свете ярком Горящих дров! А там, когда сгустятся тени, Соснуть не грех — Среди бушующей сирени, Под чей-то смех… О, ты придешь, я весь на страже! О, сей момент Прекрасен, несравнен, и даже… ОНА: – А документ? Перевод Е. Витковского

Роман

I

Нет рассудительных людей в семнадцать лет! — Июнь. Вечерний час. В стаканах лимонады. Шумливые кафе. Кричаще яркий свет. Вы направляетесь под липы эспланады. Они теперь в цвету и запахом томят. Вам хочется дремать блаженно и лениво. Прохладный ветерок доносит аромат И виноградных лоз, и мюнхенского пива.

II

Вот замечаете сквозь ветку над собой Обрывок голубой тряпицы, с неумело Приколотой к нему мизерною звездой. Дрожащей, маленькой и совершенно белой. Июнь! Семнадцать лет! Сильнее крепких вин Пьянит такая ночь… Как будто бы спросонок, Вы смотрите вокруг, шатаетесь один, А поцелуй у губ трепещет, как мышонок.

III

В сороковой роман мечта уносит вас… Вдруг – в свете фонаря, – прервав виденья ваши, Проходит девушка, закутанная в газ, Под тенью страшного воротника папаши, И находя, что так растерянно, как вы, Смешно бежать за ней без видимой причины, Оглядывает вас… И замерли, увы, На трепетных губах все ваши каватины.

IV

Вы влюблены в нее. До августа она Внимает весело восторженным сонетам. Друзья ушли от вас: влюбленность им смешна. Но вдруг… ее письмо с насмешливым ответом. В тот вечер… вас опять влекут толпа и свет… Вы входите в кафе, спросивши лимонаду… Нет рассудительных людей в семнадцать лет Среди шлифующих усердно эспланаду! Перевод Б. Лившица

Искательницы вшей

Когда ребячий лоб в запекшихся расчесах Окутан млечною вуалью зыбких снов, Подросток видит двух сестер златоволосых И хрупкий перламутр их острых ноготков. Окно распахнуто, и воздух постепенно Вливает в комнату смятенье тубероз, А пальцы чуткие и жутко, и блаженно Блуждают в зарослях мальчишеских волос. Он весь во власти чар певучего дыханья, Но тут с девичьих губ слетает влажный вздох, Чтоб усмирить слюну, а может быть, желанье Вот-вот поцеловать, заставшее врасплох. Сквозь трепет их ресниц, сквозь морок круговерти Их пальцев, дивный ток струящих без затей, Он слышит, как, хрустя, потрескивают в смерти Вши, опочившие меж царственных ногтей. В нем бродит Лень, как хмель, и, негою пьянея, Он полон музыки, и снов ее, и грез, И вслед за ласкою, чем дальше, тем вернее, То жаждет зарыдать, то вдруг страшится слез. Перевод М. Яснова

Жюль Лафорг (1860–1887)

Жалоба при ветре, тоскующем в ночи

Цветок твой вянет, чаровница, — Продли былое волшебство: Зачем листала ты страницы, Сверяла с книжками его? А крыши стонут от ночного Ненастья за твоим окном, Как будто ветер хочет снова Покончить с Золотым Руном. О ветер ярый, Только ты Развеешь чары Красоты; В ночи – кошмары Небесной кары И стон тщеты. О Идеал мой, пантомима, — Неистовый, да зряшный бег! Ты – кубок, пронесенный мимо Уст, запечатанных навек. О эти лепестки и листья, Им ночью плачется навзрыд, Пока, прядильщик евхаристий, Под ветром ангел мой скорбит! О ветер ярый, Только ты Развеешь чары Красоты; В ночи – кошмары Небесной кары И стон тщеты. Но ты не знаешь угрызений, Меня не ставишь ты ни в грош, И что тебе разор осенний — А он, как смерть, бросает в дрожь! И занавески так унылы, И умывальник, ей-же-ей, Как призрак мраморной могилы, Могилы памяти моей. Не в силах, ярый, Даже ты Развеять чары Пустоты; Судьбы удары — Напрасный дар и Тщета мечты! Перевод М. Яснова

Романс о провинциальной луне

Ты, луна, порой ночною Схожа с толстою мошною! Зорю бьет тамбур-мажор; Адъютант спешит на сбор; Слышно флейту из окошка; Переходит площадь кошка. Стало тихо, без тревог Засыпает городок. Флейта опустила шторы. Знать бы, час теперь который! Ах, луна, тоска, тоска! Что ж, все это – на века? Ах, луна, тебе, бедняжка, Путешествовать не тяжко! Ты сегодня поглядишь На Миссури, на Париж, На норвежские фиорды Бросишь равнодушный взор ты. Ты, счастливица, луна! Ведь тебе видна она, Едущая с мужем в Ниццу, А оттуда – за границу! Верь она моим словам — Я б в силок попался сам. Я, луна, умру от грусти! Гложет душу захолустье! Так давай же вместе жить, Вместе по свету кружить! Но молчит луна-старуха, Затыкая ватой ухо. Перевод В. Шора

Жалоба органиста церкви Нотр-Дам де Нис

Мир отворован зимним вороньем — Уже откаркивают свой псалом с колоколами, Осенние дожди не за горами, И зелень казино позаросла быльем. Еще вчера так трепетало тело Той, что теперь навек бледна! Она как эта церковь холодна, — И лишь моя душа одна ее согрела. Клинок! Что сердце мне пронзит верней И неизбежней – ради Ее улыбки? Об иной награде И не мечтаю – быть бы рядом с ней! Я заиграю «Мизерере», Когда простится с миром эта плоть, Чтоб ты ответил мне, Господь, На ре минор, на мой прощальный «ре-ре»! Я не расстанусь с мертвым телом, нет. Я убаюкаю под фуги Баха Её – крупицу праха, Себя – так безнадежно ждущего ответ. И что ни год, едва вдали Откаркает свои псалмы воронья стая, Я буду думать, «Реквием» играя, Что был написан он для похорон Земли. Перевод Аси Петровой

Из «изречений Пьерро»

«Ах, ту, к которой я влеком…»

Ах, ту, к которой я влеком Порывом сумрачным и страстным, Мне не постичь моим несчастным Сомнамбулическим умом. В ее саду средь нежных примул Блуждаю, потеряв покой. Ищу я, есть ли и какой В ней доминирующий стимул. Любовь ко мне? Но это ложь! Твои слова – пустые звуки: Пиротехнические штуки За пламя страсти выдаешь! Перевод В. Шора