Рапсодия под солнцем

На самом деле я бы вообще никого не нанимал, но за островом необходимо присматривать, а сам я с таким точно не справлюсь. Но, возможно, теперь тут все кардинально изменится.

Аман ополаскивает нас обоих, окончательно этим меня разбудив, и проводит носом по моей шее, втягивая воздух. И тут меня посещает идея. Раз ему так нравится запах моей крови, может, сделать ему подарок? Мне от этого ни горячо, ни холодно, а ему, возможно, приятно будет. Надо отцу сказать, чтобы медсестру привез. Но это попозже. А пока…

— Хочешь? — спрашиваю, пока он ещё не успел отстраниться. Он последнее время себе много не позволяет. И куда только делся тот наглый вампир, с которым мы так нестандартно познакомились?

— Тебя? Всегда.

И в шею целует, нежно так, ласково, но по коже все равно стайка мурашек пробегает. Обнимаю его за плечи и, встав на цыпочки, чтобы ему не надо было так сильно наклоняться, шепчу:

— Кусай.

Выдох, чуть щекочущий кожу, и я чувствую горячий язык на моей коже. Это уже давно не вызывает отвращения или неприязни, лишь приятную истому предвкушения. Прикрываю глаза, и он впивается в меня выросшими клыками. Это совсем не больно, но и того возбуждающего кайфа, к которому я привык, нет. По телу разливается тепло, лёгкое, приятное томление и какая-то до невообразимости родная, что ли, щемящая нежность. Будто кто-то научился саму любовь в эликсир превращать, что растекается по твоим венам, окутывая, оберегая.

Крепче сжимаю его плечи, ластясь всем телом, но все заканчивается очень быстро, Аман, уже вновь лизнув меня, начинает выцеловывать узор на моей шее, а я вдруг понимаю, что, хоть все прошло, но тепло внутри — оно осталось. И как-то легко так стало, спокойно, будто и нет никаких проблем у меня, будто все так, как и должно быть.

— Что ты сделал? — спрашиваю совсем тихо, прижимаясь к нему.

Проводит по моему уху носом и шепчет, очередных мурашек пуская:

— Признался тебе в любви.

Любви?.. Я уже давно решил для себя, что ее не существует. Так, выдумка особо романтичных натур. Но сейчас, в эту секунду, я готов в нее поверить, потому что, он действительно поделился ею со мной, я чувствую, и не просто в мыслях, а на совсем другом, осязаемом уровне.

— Спасибо… — говорю очень искренне, потому что, наверное, это действительно единственное, что я так сильно мечтал когда-то ощутить, но сам не мог.

Аман подхватывает меня на руки и утаскивает вытираться, а следом мы оказываемся на улице, в беседке. Обнаруживаю себя завернутым в полотенце, на его коленях, а прямо перед нами, на столике, пачка сигарет и зажигалка. К ней и тянусь, чтобы прикурить и, поудобнее устроившись, на грудь Амана откинуться.

В отличие от дома, тут уже немного парит, день обещает быть жарким. На дереве рядом какая-то птичка заливается, а мне так спокойно и хорошо, что даже не верится.

— Ты любишь лыжи? — спрашиваю не в тему, но почему-то именно сейчас вспомнилось, как лет в тринадцать меня отец вывез на горнолыжный курорт. Сначала мне совсем не понравилось, но в какой-то момент я ощутил вот такое же спокойствие. Конечно, это было не когда инструктор пытался в десятый раз объяснить мне технику спуска, а позже, когда я валялся у камина со стаканом горячего шоколада и слушал байки лыжников, что, скорее всего, нехило привирали, хвастаясь друг перед другом.

— Не знаю. Я никогда на них не катался.

— Почему? Вроде это достаточно популярно у всех слоев населения, разве нет?

— Когда ты изгой или общаешься с ним, тебе не только еды не достается, но и всего остального тоже. Так что, не довелось.

Я бы предложил ему съездить в горы, но на три дня смысла нет: и дорога много времени займет, и обучение. Надо было раньше, что ли, спросить… хотя, когда раньше? У него бы и времени на это не было.

Докуриваю я под птичьи трели, но стоит потушить сигарету, как меня возвращают в комнату. Куда он все торопится? Какой в том смысл, если все равно не успеем? Не проще ли расслабиться и получить удовольствие?

Оказавшись на свободе от объятий, иду одеваться. Со скепсисом оглядываю свой гардероб, понимая, что Аману из моего вот совсем ничего не налезет. И куда так вымахал?

Плюнув на бесполезное занятие, одеваюсь сам, после чего сгоняю усевшегося на кровать Амана и стягиваю с матраса простынь. Несколько простых движений, и вот передо мной стоит мужчина в почти древнегреческом хитоне. Я ему даже узелок красивый, в виде бантика, на поясе повязал. Пусть ценит мою заботу о его внешнем виде!

Аман улыбается и вдруг, без спроса, закидывает меня на плечо, ещё и за задницу жамкает. За это непотребство кусаю его в лопатку, но он позу не меняет, так и прёт меня на выход.

— А куда мы? — уточняю, поняв, что движемся мы по коридору вглубь дома, а не наружу.

— На кухню. Ты хотел взять кофе.

Вообще-то нам бы его принесли, но да ладно, нравится ему так, пусть таскает.

На кухне Игнесса пугается нашему приходу, решив что мы пришли из-за того, что завтрак еще не подали, но я спешу уверить ее, что все нормально. Странно это, конечно, делать, вися на чьем-то плече, но даже забавно.

Аман усаживает меня на столешницу, в то время как Игнесса кидается варить кофе, а я притягиваю своего «грека», обвив ногами, и чмокаю в губы. И я понимаю, что, скорее всего, таким своим поведением делаю ему только хуже, но, как выяснилось, я слишком эгоистичен для того, чтобы отказываться от удовольствия, когда знаю, что оно будет последним.

Чмок перерастает в полноценный поцелуй и заканчивается лишь тогда, когда кофе уже готов, и Аман, забрав кружку, вновь подхватывает меня под задницу, чтобы переместить к загону. Мы удачно попали: лошадей уже и покормили, и почистили. Сколько хоть времени? Или «счастливые часов не наблюдают»?

— А ты разве чай не будешь? — спрашиваю, сползая. Я вообще думал, мы на веранде попьем.

— Да я потом.

Пожимаю плечами. Потом так потом, только вот к лошадям идти с кофе не стоит, поэтому присаживаюсь на лавочку и отпиваю горячего напитка. Аман, что ожидаемо, присаживается рядом, приобнимая, а я решаю ему рассказать про Луну.

— Я ее жеребенком совсем выкупил. Мне было четырнадцать, и я начитался старых книг про рыцарей, захотелось проникнуться атмосферой. Отец мне вообще все всегда разрешал, но тут упёрся, заявив, что в квартире у нас лошадь жить не будет, даже пони. Пришлось мотаться постоянно на конюшню. Она забавная такая была мелкая. У фризской породы внизу, над копытами, волосы, и я туда бубенчики подвязывал. Мне нравилось. Уже позже, после покупки острова, друзей ей привез, но Ночь и Солнце не такие. Не знаю. Я так и не смог найти с ними общий язык.

— Теперь я начинаю волноваться, что не понравлюсь ей. У тебя нет секретика, как произвести на нее впечатление?

— О, это сложно. Но, думаю, кубик сахара исправит положение.

Аман чмокает меня в щеку и испаряется, и мне не надо уточнять, чтобы понять — за сахаром помчал. Успеваю лишь глоток кофе сделать, как он возвращается, и опять целует, довольный. Ясно, нашел.

— О ней, как и о других, позаботятся. На самом деле я последние годы очень редко ее посещаю, она, скорее всего, не заметит изменений. Но мне все равно немного грустно, что я не смогу ее радовать сахаром и устраивать пробежки, — признаюсь я. Все-таки стоило почаще сюда приезжать.